Прокопий Ляпунов прислал в Слободу станицу[73] от Рязанской земли. Станица заявила, что вся земля хочет, чтобы князь Михаил Скопин-Шуйский был выбран в цари, потому что никто, кроме него, не достоин сидеть на престоле.
Делагарди с затаенным любопытством наблюдал, как поступит его друг. Уж больно велико было искушение – небось не меньшее, чем то, которым враг рода человеческого искушал Иисуса! Впрочем, шведский полководец не сомневался в благородстве Скопина, был убежден, что тот не сможет предать своего сюзерена[74], каков бы плох он ни был, – и ничуть не удивился, узнав, что князь Михаил даже разговаривать не стал с выборными и удалил их от себя.
Скопин-Шуйский запретил говорить об этом и в войске, не позволил сообщать государю, чтобы не восстановить его против рязанцев, однако Делагарди не сомневался, что в Кремле так или иначе обо всем прознали. Он верил, что русский царь сумеет оценить самоотверженность полководца и вознаградить его за благородство.
Словом, в Москву Скопин-Шуйский вошел в блеске своего величия и скромности, и вот встреча с какой-то синеглазой женщиной, не признавшей в нем героя и храбреца, снова привела его в уныние… Бог весть, почему та баба не позволила своему мальчишке коснуться Скопина, однако Делагарди не сомневался, что его друг убежден: над ним действует проклятие Марины, все судят его за какое-то там предательство.
Делагарди остерегался подступать к другу с расспросами, однако попытался осторожно вызнать некоторые подробности у толмача. К его изумлению, этот словоохотливый новгородец, долгое время служивший у шведского купца и понабравшийся умения говорить на свейском[75] наречии, всячески увиливал от рассказов о своем полководце и его службе первому Димитрию. Понятно было, что там крылась какая-то неприятная тайна, однако нежелание русских чернить своего героя не рассердило Делагарди, а, напротив, пришлось ему по душе. Кроме того, сам имея за душой немало грешков, он умел снисходительно принимать и чужие оплошности, твердо помня, что совершенно безгрешен только один Господь на небесах, да и тот совершает же ошибку, позволяя диаволу безнаказанно ловить человеческие души!
Делагарди надеялся только, что время и пышная встреча, устроенная в Москве, исцелят его друга.
А Москва ликовала впервые за несколько лет унижения и тесноты![76] Начались пиры. Царь Василий со слезами на глазах благодарил, величал, обнимал Скопина-Шуйского, называя его избавителем, освободителем, гордостью и красой русского воинства.
Немало почестей перепало и шведам. Царь Василий угощал их, дарил им лошадей, сосуды, ожерелья. Все москвичи наперебой приглашали их к себе в дома и старались показать им расположение и признательность.