Когда весть о погибели Скопина-Шуйского разнеслась по Русской земле, ни у кого не было сомнений, что содеяно это происками царя Василия. Давний его ненавистник Прокопий Ляпунов, только и мечтавший возвести на престол Скопина-Шуйского, разослал по городам грамоты, призывающие низложить недостойного царя.
А Шуйский, словно нарочно, еще упрочивал черное мнение, которое сложилось о нем. Чтобы уплатить иноземным наемникам, которые требовали давно задолженных денег, угрожая иначе уйти в Швецию, Шуйский не только перелил в монеты золотые и серебряные сосуды и украшения, хранившиеся в Кремле, но и послал за помощью в Троицкую лавру. Келарь Авраамий Палицын умолял одуматься: Троица-де только что выдержала губительную осаду, все разграблено, все нуждается в восстановлении… Но царь не послушался и велел насильно брать у монахов драгоценности. Этим поступком против Троицы он умножил число врагов, которых у него и без того было множество.
Делагарди держался в России из последних сил. Конечно, он должен был выполнять обязательства, однако служить бок о бок с князем Димитрием Шуйским, назначенным теперь главным полководцем всех русских сил, было для него невыносимо. Вдобавок, хоть Шуйский и обобрал Троицу, жалованье все же не было заплачено шведам: баснословные суммы рассеялись где-то – черт его знает где! – как это сплошь и рядом водится в России. Жолкевский между тем теснил шведов настолько крепко, что под Можайском они потерпели сокрушительное поражение, открыв путь на Москву. Поляки лишились всего лишь двухсот двадцати конных, иноземцы же потеряли своих полторы тысячи, ну а количество побитых русских не поддавалось исчислению.
Жолкевский призвал Делагарди к себе – как рыцарь рыцаря – и предложил ему почетную капитуляцию. Делагарди ответил:
– Я надеюсь, что вы, пан гетман, мой противник, по великодушию своему припишете мою неудачу не недостатку доблести и храбрости, но неспособности русских и вероломству моих наемных воинов. В этом вы уверитесь, если вспомните, что делали мы прежде в союзе с теми же русскими, когда ими начальствовал достойный князь Скопин. Но его извели, и счастье москвитян изменилось. Мое войско, утомленное долгой службой, не получая в пору жалованья, дало вам достаточный образец изменчивости душ человеческих. Я надеюсь, что вы согласитесь соблюсти следующие условия: мы свободно уйдем в отечество с распущенными знаменами и со всеми военными орудиями и запасами; никто не будет принуждаем к насильственному вступлению в польскую службу, если сам не захочет.