А беглецы тем временем искали спасения уже на Яике. Конечно, не у добрых людей, а у таких же лиходеев, государевых преступников, какими были и сами. Меж ними славился Треня Ус. К нему-то и кинулись было за спасением… да только отчего ж почудилось Марине при виде этого светлоглазого лица, что попала она не к спасителю, а к своему самому лютому ворогу?
– Ну какой же ты Димитрий? Ты не Димитрий. Ты – Ивашка Заруцкий, такой же вор и разбойник, как я! Вот она – да, она – Марина Юрьевна, ца-ри-ца… Треня смачно сплюнул.
– А тебе не все ли равно? – ухмыльнулся Заруцкий, который понимал: ссориться с Треней им никак нельзя. Это ведь их последнее прибежище! У него пусть и в непочете, зато можно как-то отсидеться, прикинуть, что дальше делать. Вот кабы в Персию податься… – Хоть горшком называй, только в печку не сажай! – Так оно, – кивнул Треня. – Только вот какое дело, пан атаман: про Димитрия ничего не скажу, царевым людям без разницы, есть он где на свете или нет, а касаемо тебя разосланы по стране грамоты: хватать тебя и держать в оковах, об чем немедля известить власти. За это награду сулят, а коли кто известен станет как твой потаковник, того вместе с тобой на кол.
– Не пугай, сделай милость, – попросил Заруцкий с волчьей улыбкой. – Уж пуганые. Коли не хочешь приюта нам дать, уйдем от тебя, только дай нам лошадей – переволочься до Самары.
– Лошадей тебе? – задумчиво спросил Треня. – А это за что? За какие такие благодеяния я тебе должен способствовать? Откуда ты знаешь, может, у меня к тебе счет есть великий, по которому я с тебя сейчас спрошу?
У Марины похолодели руки. Так вот оно что… Этот человек был обижен Заруцким! Быть может, Иван в своей бессмысленной, нерассуждающей жестокости, жертвой которой стало столько народу, убил отца или мать Трени? Как ни зверообразен тот, как ни лют, но даже у лютого зверя есть отец и мать, братья и сестры. Небось были они и у Трени. Судя по имени, он был третьим сыном в своей семье. А что, если Заруцкий убил всех, кроме него?! Тогда месть его может быть ужасна!
Но, может быть, удастся умилосердить его, чтобы пожалел бедную женщину и ее сына? Ради Янека она готова на многое… даже расстаться с Заруцким, даже его предать.
Оглянулась на сына, который устало поник на плечо измученной Барбары; моляще посмотрела на Треню – и стиснула руки у горла:
– Ради Христа, ради Господа… ну коли атаман тебя чем-то прогневил, но за что меня, безвинную, караешь? Меня и маленство[80] мое? Отпусти… Избавь от беды! Помоги!
Треня мгновение в упор смотрел на нее своими чуть навыкате голубыми глазами, потом улыбка медленно растянула его изрубленный рот, сделав лицо еще более пугающим: