В огромном хранилище темно и сыро. Свет горит лишь вдалеке — маленькая лампочка над столом у входа. Слева и справа — стеллажи, каждый в три яруса, по немецкой Бэровский методике. До нужного еще шагов тридцать, если точнее — тридцать два.
Леонид спрятал фонарь, подождал немного, к темноте привыкая. Тридцать два шага… Первый, второй, третий…
«Фиалка»… Папка, не слишком толстая, желтый картон, белая наклейка, надпись черными чернилами. Под словом «Фиалка» — дата, тоже чернилами. Май 1918-го. Тесемок нет, папка перехвачена резинкой.
«Американский портной». На желтом картоне — размашистая карандашная надпись, вместо тесемок ботиночные шнурки.
…Одиннадцатый шаг, двенадцатый, тринадцатый…
Всего папок семь. Три связаны бечевкой, вроде как в комплекте идут. Названий не разглядеть — в газету завернуты. «Северная коммуна» за июнь 1918-го, на первой странице — стихи товарища Демьяна Бедного…
…Семнадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый…
«Никому не отдавай бумаги, Лёнька. Пусть лучше сгниют, меньше зла на земле останется…»
Сырость ударила внезапным жаром. Леонид, остановившись, смахнул пот со лба, без всякой нужды оглянулся. Черные полки уходили вдаль, исчезая в тяжелом сумраке, низкий свод давил, наваливался густой темнотой. Склеп… Вспомнились рассказы о парижских катакомбах, куда свезены кости с уничтоженных кладбищ. Не успел он там побывать, да и не слишком хотелось. Здесь не лучше, там — мертвые кости, здесь — мертвые книги.
«Никому не отдавай бумаги, Лёнька… Никому…»
Далеким летом 1918-го молодой чекист Пантёлкин еще в учениках ходил. Когда внезапно нагрянувший в Питер Жора Лафар объяснил задачу, Леонид, слегка растерявшись, предложил завернуть папки в клеенку и спрятать в могиле или склепе, к примеру, на Волковом кладбище. Жора даже смеяться не стал. Пантёлкин устыдился, но вовремя вспомнил о бандитских «заначках» на чердаках и в подвалах. Лафар мысль сходу не отверг, однако предложил не спешить. Тогда-то услыхал Лёнька английскую мудрость о спрятанном листке. А если лист не с дерева, а с бумажной фабрики? Где ему самое место?
…Двадцать третий, двадцать четвертый, двадцать пятый, двадцать шестой…
Пантёлкин напомнил другу о документах в первый же вечер, как встретились, даже стопки не опрокинув. Лафар ничего не сказал, лишь поглядел со значением. Потом появился Блюмочка, и Леонид понял, что ничего не изменилось. Жора воскрес, но бумагам место по-прежнему в склепе, в тридцати двух шагах от Малалы Боннского, на самой верней полке.
«Никому не отдавай…»
Тридцатый шаг… Бывший старший оперуполномоченный расстегнул пальто, поправил кобуру трофейного «нагана». В библиотеку «инспектора Кондратова» пропустили, ничего не спросив. Для верности Леонид лично запер комнату охраны, где имелся телефон, прихватив ключи с собой. Никто не помешает — и помешать не может, дело, считай, на мази. Еще два шага…