Бывший чекист молча покачал головой. В памяти кружились обрывки знакомых фраз. Господь пасет мя… Месте злачнее… Покойне воспита мя… Защитный псалом не вспоминался, исчезал в подступающей тьме.
— Обо всем прочем мы уже с вами поговорили, — донеслось издалека. — Постарайтесь лично встретиться с кем-нибудь из администрации Президента…
Леонид попытался вынырнуть из окружившей его ночи, сбросить неподъемную тяжесть с плеч. Не смерть же, не расстрельный подвал! Тридцать процентов успеха — не так и мало для Фартового. Ему повезет, как везло всегда!
Но тьма не отступала, и Пантёлкин уже знал ответ. Жизнь останется, но исчезнет Мир, его Мир, где довелось родиться, жить, умирать и убивать. Впереди еще многое, может быть, даже недоступная Тускула, но сюда уже не вернуться. Здесь, на родной Земле, довелось хлебнуть всякого, но это была его Земля, его жизнь, его листок на великом Древе Миров. Даже мертвые имеют великое право — остаться навеки под отчим небом. Ему придется умирать под чужим.
… Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла…
Вспомнил!
На глаза легла тяжелая кожаная повязка, и Мир сгинул без следа. Под подошвами скользнула ровная поверхность металла. Дальний отзвук чьих-то ненужных слов, громкие удары пульса. Тук-тук-тук… Тук!..
И вдруг Леонид понял, что умирать еще рано. И сдаваться — тоже рано. Нельзя! Даже если выбирать придется между Смертью и Смертью. Вдохнул поглубже, голову запрокинул:
— Я вернусь! Вернусь! Слышите? Я обязательно вернусь!..
В горло плеснул огонь, а он все еще пытался кричать.
Зотову арестовали прямо за Боровицкими воротами. По случаю Первомая Спасские были перекрыты, попасть в Главную Крепость можно было только через Александровский сад. Ольга, словно предчувствуя, шла на службу без особой спешки. Остановилась возле изуродованного монумента 300-летию Романовых, перекурила, присев на скамейку у мраморного грота. Что арестуют, не знала, но ничего хорошего от праздничного дня не ждала. Никакого переворота в Вальпургиеву ночь не случилось, но утро воскресенья Светлой Седмицы с самого начала не задалось. Выйдя из подъезда, девушка нос к носу столкнулась с дворником-татарином, который, браво поздравив «товарища жиличку» с праздником, тут же перешел на шепот, посоветовав быть осторожнее. На рассвете откуда-то с юга донесся сильный грохот, потом гремело на востоке, а буквально за полчаса пронесся слух о большом пожаре в одном из железнодорожных депо.
В обычный день кавалерист-девица не стала бы потакать подобной болтовне, но на этот раз позволила себе старорежимную слабость. Вспомнив, как вел себя отец в дни тезоименитства, она полезла и карман, одарив татарина новеньким серебряным полтинником. Служивый, расправив дюжие плечи, степенно поблагодарил, но затем, вновь перейдя на шепот, попросил «госпожу генеральшу» его советом не пренебрегать. Пожар — дело житейское, но гражданин участковый, обходя владенья свои, велел быть непременно на месте, потому как в течение дня наверняка понадобятся понятые. Видавший виды дворник рассудил, что ежели понятые нужны днем, а не ночью, когда обычно проводятся аресты, значит, и вправду дела плохи.