Елена собрала чулки, подняла лифчик с силиконовыми вставками, сняла с книжной полки трусики. Динку стало жаль. И себя тоже.
Не существует любви как явления. Есть неконтролируемые выбросы гормонов…
Из Динкиных брюк выпал пакетик. Крохотный прозрачный пакетик с белым порошком.
Елена подняла. Первым порывом ее было отправить находку в унитаз. Вторым – попробовать. Она села на пол и, раскрыв пакетик, втянула воздух ноздрями. Запах не ощущался.
– Динка, Динка… – Елена поддела мизинцем несколько крупинок. Слизнула. Прислушалась.
Вкус отсутствует.
Просто надо иначе. Как в кино. Высыпать на стол, сделать из порошка дорожку и втянуть носом. А потом закрыть глаза и повалиться на спину, отдаваясь не любовнику, а наркотическим грезам…
Нет. Елена вскочила и бегом ринулась в туалет. Высыпав порошок в унитаз, нажала на слив. Шум воды прочистил разум. И осознав, что едва не нарушила собственный запрет – самый категорический из всех запретов, – Елена икнула.
Дрожали руки. Дрожали ноги.
– Никогда… Господи боже ты мой… никогда… – она ударила себя по щеке и, глядя на наливающийся краснотой отпечаток, разрыдалась.
Динка! Тварь! Идиотка! Притащить эту пакость…
…Стеклянные глаза, в которые можно смотреться, как смотрятся в зеркало. Распухшие губы. Пальцы-ветки, руки-стволы. На них россыпь алых пятен.
«Мошкара покусала, – шутит он, хотя уже не может шутить. – Помоги».
Вены ушли в глубь истерзанной плоти. Их приходится выдавливать, перетягивая руку жгутом. У Елены не хватает сил, как не хватает решимости уйти.
Она дышит его запахом. Она смотрит, как иглы пробивают кожу. Она борется с желанием взять подушку и положить на его лицо. Пусть бы прекратил себя мучить.
Себя и остальных.
Воспоминание, вырвавшееся из клетки подсознания, скрутило и бросило на пол. Елена лежала, прижимаясь к ледяной плитке лбом, и слушала, как заливается телефон.
– Алло, – шепотом сказала она.
– Алло, – ответило эхо.
– Кто это?
– …это-это…
Никто. Пустота. Голоса прошлого, которого не существует. Реально лишь настоящее.
– Я живу, – говорит Елена себе и по привычке становится на весы.
Минус триста двадцать грамм. За день? Ну да. Она ведь ничего не ела сегодня. И есть не станет. Не из-за диеты – просто не хочется.
А с Динкой поговорить надо, она ведь не настолько идиотка, чтобы на иглу сесть.
В бункере пришлось задержаться до вечера. Артемка и дядя Витя разговаривали шепотом, точно боясь, что Дашка подслушает. Ей же сунули в руки оловянную кружку с холодным чаем и солдатский котелок каши.
– Ешь, а то тощая, как смерть, – велел дядя Витя, и Дашке не осталось ничего, кроме как заедать сомнительный комплимент жирной перловкой.