— Ну, вот и все. Теперь ты — моя собственность.
И хотя больше ничего подобного Туфтяй себе не позволял, Марина считала себя обязанной ему и решила ненадолго остаться. То ли на правах домработницы, то ли приемной дочери. Только вот Георгий считал, что дочь у него уже есть, а молодая домработница со временем может стать хозяйкой и в постели. Через месяц так и случилось. Приехав, как обычно, почти ночью, Георгий обдал ее запахом бензина и перегара, откинул одеяло и накрыл девичье тело своим. Сопротивляться Марина не могла. Права не имела. Считая себя обязанной, терпела всю ночь. А утром долго терла под душем молодое тело мочалкой. Но грязь с заскорузлых пальцев и запах соленых губ не проходили. Или ей это только казалось?!
Сам дядя Жора от такой перемены напротив, повеселел. Уходя уже не по-отечески, по-мужски поцеловал ее в губы. И опять она побоялась отстраниться. Впрочем, и не отвечала.
«Ничего, — думал Туфтяй. — Стерпится, слюбится. Девка-то сообразительная. Еще ревновать меня будет».
Ревновать Марина, конечно, не ревновала, но, как и предполагал Туфченко, с ролью гражданской жены смирилась. Жизнь стала входить в новую колею: Георгий зашибал деньгу, Марина хлопотала по хозяйству. Но вынужденное безделье тяготило ее, хотелось, если не зарабатывать, то хотя бы делать вид, что не сидишь на шее у мужа. Георгий от разговоров по поводу работы поначалу открещивался, а после и вовсе закрыл тему. Но когда в разговоре с Карпычем он услышал, что Хозяин ищет переводчика с английского, тут же ухватился за мысль. Спросив для проформы, для чего тому английский, Туфченко получил вполне вразумительный ответ.
— Ты чего совсем не рюхаешь, рожа хохлятская? У него ж куча клиентов из-за бугра. А объясняться как-то надо. Обычного переводчика тоже не возьмешь — спалиться можно. Вот и ищет проверенного.
— Сколько он обещает?
— Откуда я знаю? Слыхал только, как он кого-то по телефону просил найти человека с английским. А там уже не знаю.
— Слышь, Карпыч, а у меня-то, как раз на примете есть такой человек. Надежный и с английским.
— У тебя? — Карпыч недоверчиво зыркнул красными глазами. — Откуда?
— От верблюда! Нужен или нет?
— Что-то ты опять мутишь.
— Да нет — все как на духу.
— Ну, смотри — я ему, конечно, передам. Но если это развод какой-то, он с тебя потом три шкуры снимет.
— Да какой развод! Это ж баба моя, Маринка. — Георгий заржал, темнить дальше не имело смысла. — По-английски шпрехает, будь здоров.
— Ладно, скажу.
Первое время Марина в подвале не появлялась. Сопровождая Хозяина, ездила на деловые встречи, потом, на переговоры с клиентами. Привыкнув к ней, а она — немного к специфике (впрочем, в страшные догадки до последнего верить она не хотела), Хозяин стал поручать ей бывать в доме и потом уже — в подвале. Уже там, убедившись, что явь еще страшнее подозрений, девичья психика перенесла новый нокаут. Ей — воспитанной на идеалах литературы, искренне считавшей, что слезинка ребенка — превыше всего, показалось, что мир вдруг сошел с ума. Дети — цветы жизни, которых было нужно холить и лелеять, росли на потеху извращенной похоти взрослых. Являлись жертвами их безумного бытия и воспаленного сознания. Дети, которых некому было любить и защищать, просто стали инструментом грязного бизнеса.