Впервые вернувшись из подвала, она долго рыдала в подушку и убеждала себя, что ни в коем разе больше не пойдет туда снова. Находиться среди малолетних страдальцев было выше ее сил. По местам, как обычно, все расставил сожитель. Он долго гладил ее по голове, успокаивал и внушал, что жизнь — штука жестокая, и не жалеет никого — ни взрослых, ни детей. И то, что она увидела в подвале — тоже жизнь. Не ее, чужая, но все-таки жизнь. Ее же заключалась в переводах и молчании. Вот, пожалуй, и все. И пусть она себя не корит. С ней ли, без нее, но мальчиков по-прежнему будут возить по клиентам, насиловать, а может, и убивать. Да-да, так и сказал: «Убьют и никого это не тронет. За все заплачено».
О собственной роли в этом бизнесе сожитель тактично умолчал.
Марина шокировано слушала и не могла понять — как это вообще возможно?!
— Нужно просто перетерпеть и потом ты обвыкнешься.
И, действительно, со временем и не сразу, но Марина привыкла. Даже сальные шутки импортных педофилов воспринимала, как нечто разумеющееся. Но и педагог в ней не умер, он просто трансформировался, приняв уродливую специализацию. Марине удалось убедить Хозяина, что помимо хореографии (хотя Шапиро был нужен для другого обучения), мальчикам неплохо бы знать английский. Хотя бы азы. Хозяин был не против. Тем паче, он уже не раз слышал от иностранцев нарекания на языковой барьер. Пеняя на Таиланд, где подобные игрушки живо болтали на английском, клиенты цокали языком и требовали скидку. Приходилось уступать.
Впрочем, полностью привыкнуть к подвальным нравам Марина так и не смогла. Нравственные ориентиры, заложенные благополучным советским прошлым, не принимали насилия над ребенком. Она старалась не думать об этом, избегала присутствия Карпыча, циничных усмешек Марка. Всего этого Марина старалась не замечать. Но мальчики, интуитивно чувствуя ее жалость, переносили любовь, не подаренную ими матери, на нее — молодую и добрую учительницу английского. Однажды, после урока одиннадцатилетний Илья незаметно сунул ей записку.
— Мама, прочитай это, когда никого не будет.
Развернув ее дома, Марина увидела кривые каракули.
«Дарагая мамочка! Забири миня атсюда пажалуста. Мне здесь очен плохо. Миня возят к пьяным ванючим дядькам, которые миня бьют и заставляют спать сними галышом…».
В кривых строчках, трогательно изложенных ребенком, Марина прочла все то, о чем старалась не думать. С детской непосредственностью Илья выплеснул на смятом клочке всю боль, унижение и страдания, которым регулярно подвергались его тело и душа. Он просил помощи, но разве она могла?! Всплакнув над запиской, Марина показала ее сожителю.