, который творит чудеса с теми, у кого с этим трудности. Эту историю ты знаешь… а правду не знаешь! Короче говоря, мы пошли к нему вместе за его талисманами. Помню все так, словно это было вчера. Чего я только не наслушалась от твоей матери по дороге! Как только она меня не оскорбляла. Орала, все твердя, что это мой последний шанс! Ох и уйму же денег она в тот день потратила! А потом я много раз ходила к мудрецу Хакиму, пока не забеременела. Как по волшебству! Знаешь, а ведь на самом деле этот Хаким был просто тетиным сутенером. Он свел меня с каким-то типом, которому завязали глаза. Нас заперли двоих в полной темноте. Он не имел права ни заговорить со мной, ни даже коснуться меня… Кстати, мы ни разу так и не разделись догола. Только спускали штаны, и все. Наверное, очень молодой был. Очень молодой и сильный. Но скорей всего, несмышленыш. Это мне пришлось ласкать его, мне надо было решить, когда позволить ему войти в меня. Я должна была всему его обучить, и его тоже!.. До чего же прекрасно обладать телом другого, но в первый день это был настоящий кошмар. Мы оба смущались, нас охватывал ужас. Мне не хотелось, чтобы он взял меня как шлюху, и у меня все тело стало как одеревенелое. А он-то, такой робкий, запуганный, он, бедняга, даже до меня не дотронулся! Ничего не было. Сидя в разных углах, мы только слышали прерывистое дыхание друг друга. Я не выдержала. Я заревела. Меня вывели из комнаты… меня весь день рвало! Я хотела от этого отказаться. Но было уже поздно. Следующие встречи были все лучше и лучше. И все-таки после них я всегда плакала. Я чувствовала себя виноватой… я ненавидела мир, я проклинала вас, тебя и твою семью! И в довершение всех бед по ночам приходилось спать с тобой! Самое смешное, что, стоило мне только забеременеть, твоя мать так и повадилась бегать к Хакиму, чтобы раздобыть у него талисманы на все случаи жизни». Из груди вырывается глухой смешок. «Что, мой сингэ сабур, когда трудно быть женщиной, становится трудно быть и мужчиной!» Она тяжело вздыхает всем телом. Погружается в думы. Мрачные глаза блуждают. Совсем посиневшие губы шевелятся, бормоча что-то вроде молитвы. И вдруг сдавленным голосом она торжественно провозглашает: «Если всякая религия есть история откровения, открытия истины, тогда, мой сингэ сабур, такова и наша история, она тоже религия. Да пребудет с нами наша религия!» Она ходит взад-вперед. «Да, тело — вот наше откровение». Останавливается. «Да пребудут с нами наши тела, наши тайны, наши раны, страдания наши, наслаждения наши…» Она кидается к мужу, вся просветлевшая, словно несет ему в руках дар истины: «Ну вот, мой