Ахим долго смотрел в окно, скептически наблюдая, как хлопья снега скапливаются на ветхой крыше сарая.
– Раньше ты любил рисовать, – вспомнил он. – По-моему, в основном это были архитектурные наброски. У тебя хватает времени на это хобби?
– Только во время отпуска, – солгал Поль (и в будни свободного времени было достаточно). – К сожалению, я не могу рисовать из головы, мне нужна натура. Люди и животные меня не слишком интересуют, мне по-прежнему больше нравятся здания, а лучше всего руины.
Ахим кивнул, соглашаясь, словно питал такую же любовь к эстетике запустения. И почтительно поинтересовался, нельзя ли ему посмотреть рисунки Поля.
Прежде чем отправиться за своими работами, Поль несколько минут колебался. Он подозревал, что его манера обстоятельно рассуждать обо всем наводила на большинство слушателей скуку, и свои наброски тоже показывал неохотно, сознавая их несовершенство.
И все-таки он показал Ахиму виды Гейдельбергского замка.
– Надеюсь, ты сможешь уловить прелесть. Но с Пиранези или Каспаром Давидом Фридрихом меня, разумеется, сравнивать не надо.
Брат глуповато хихикнул.
– А вот мои любимые, – нежно сказал Поль. – Помнишь, Ахим, как бабушка читала нам стихи? Там была одна длиннющая баллада, которую она знала наизусть от начала до конца. – Ахим отрицательно покачал головой, но Поль продолжил: – Одна строчка произвела на меня огромное впечатление:
И лишь одна колонна стоит, еще стройна,
Но цоколь покосился, и треснула она.
[6]Поэтому я и начал рисовать колонны, но они непременно должны были уже разрушаться.
Ахим засмеялся, словно услышал каламбур, и взял из рук Поля папку с рисунками.
Первый рисунок одновременно являлся и обложкой. Рядом с покосившимся обелиском витиеватым старомодным шрифтом было выведено: «Последняя колонна». Затем следовали наброски столбов, колонн, опор и распорок, полуколонн с кариатидами и атлантами, украшенными пальмами, орлами и цветками лотоса, дорическими, ионическими и коринфскими капителями. Все колонны носили следы разрушения или уже лежали на земле. Проросшая трава или заросли кустарников, изображенные Полем, подчеркивали недолговечность рукотворной роскоши.
Чем дольше Ахим листал работы, тем больше его забавлял сюжет.
– Да ты просто какой-то певец колонн! – воскликнул он. – А хочешь знать, что сказал бы об этом психолог?
Поль поморщился.
– Что ты в фаллических символах сублимируешь свою импотенцию, – продолжал веселиться Ахим.
Поль был глубоко задет и начал закипать.
– Не злись, – успокоил его Ахим, – это просто шутка. Впрочем, каждый мужчина временами боится осечки в этом деле.