«Как обнять всех сочувствующих и любящих меня? – наедине с собой размышлял он. – Мне кажется, что нет человека, который злорадствует. Его не должно быть – злорадствующего. Все будто бы подготавливало мою смерть. Но вдруг загробье – и я жив. Живу, дружу, что-то вижу – чужое горе, сочувствую, растворяюсь в нем, нуждаюсь в нем и выражаю все в большом замысле…»
Из зоны он провез на волю три сценария и альбомы зарисовок. Не считая работ сокамерников и даже надзирателей. Потому что Параджанов не мог творить в одиночестве. Он включал в этот процесс всех. Почуяв божий дар в солагернике, осужденном за убийство, умолял его написать автопортрет. «Я не могу нарисовать портрет, – говорил ему убийца. – Могу только ногу». «Никогда не забыть мне той невероятной ступни, словно мастером Высокого Возрождения, словно самим Леонардо нарисованной!» – восхищался потом этой работой известный столичный искусствовед.
«Однажды в зоне я увидел Джоконду, которая то улыбалась, то хмурилась, она плакала, смеялась, гримасничала, – делился своими лагерными впечатлениями Параджанов. – Это было гениально. Я понял, что она вечно живая и вечно другая, она может быть всякой – и эта великая картина неисчерпаема… Когда во время жары мы сняли рубахи и работали голые до пояса, то у одного зэка я увидел на спине татуировку Джоконды. Когда он поднимал руки – кожа натягивалась, и Джоконда смеялась, когда нагибался – она мрачнела, а когда чесал за ухом – она подмигивала. Она все время строила нам рожи!»
Только Параджанов смог увидеть в Джоконде сходство с Владимиром Высоцким и вообще со всеми людьми на свете. На лагерной шконке он понял, что Джоконда – некий обобщенный портрет всего человечества. Его серия «Несколько эпизодов из жизни Джоконды» включала 13 работ – чертова дюжина. Джоконда в стиле Босха. Или в компании с Высоцким и Плисецкой. Еще один коллаж – трапеза нескольких персонажей, «собранных» из фрагментов лиц Моны Лизы…
Однажды на крышке из-под кефира он гвоздем изобразил портрет Пушкина. Зэки, увидев медальон, похабно поизгалялись, но не отобрали. Спустя 10 лет вещица оказалась у Федерико Феллини, который решил отлить по этому образцу серебряную медаль для награждения лауреатов кинофестиваля в Римини.
Кроме Пушкина, Параджанов изготовил медальоны-талеры с изображениями Петра Первого, Гоголя, Богдана Хмельницкого, заливая фольгу смолой. Для зэков рисовал их портреты, которые тайно уходили на волю, к родным. Когда умер сосед по нарам, Параджанов смастерил для покойника плащаницу с библейскими сюжетами из мешковины. (Она сегодня представлена в коллекции ереванского музея.)