Рядом с Ткачевой сидит женщина в штатском, которая и выполняет всю техническую работу – берет в руки кисть заключенного, сперва левую, потом правую и каждый палец по очереди прижимает к матерчатой подушке, пропитанной черной краской, а потом прокатывает его по листу бумаги, на котором сверху отпечатаны все «установочные данные» зыка. Процедура окончена. Все выходящие из спецчасти вытирают пальцы заранее припасенной тряпочкой или бумажкой, а некоторые, плюнув на этикет, вытирают пальцы о штаны или бушлат, так как все равно все черное... Процедура эта еще раз неумолимо напоминает нам, что мы особо опасные преступники, и уходим мы молча, опустив голову и не глядя друг на друга...
Прошло заполярное лето и короткая, как всегда, осень, 6 октября выпал снег и ударил мороз, началась длинная, темная, холодная, с неистовой пургой зима. Дни похожи друг на друга, как копейки, но освобождение предполагалось очень и очень нескоро, сознание безысходности гнуло к земле, как многопудовые вериги... Вот и седина побежала от висков – рано, очень рано, и зубы крошатся, то один то другой... Сможем ли мы победить время, или бычок Ферапонт отвезет нас, как и многих других, на лагерное кладбище в голой пустой тундре... Но мы мужчины, и мы держались.
В конце октября нас, проектников, переселили в другой барак, где раньше жили работники санчасти. В бараке были небольшие комнаты, в комнатах стояли деревянные кровати, по четыре-шесть в каждой. При переселении не обошлось без споров, всем хотелось жить вместе со своими кланами, но обошлось без крупных ссор, и в конце концов все сумели договориться. Нашим бригадиром теперь стал Георгий Аркадьевич Саркисян. Он любил дисциплинку и никому спуску не давал, у него хватало, и такта и ума, чтобы гасить всякие страсти, которые иногда закипали в наиболее молодой части нашего коллектива.
Началась и бесславно кончилась «ложечная война» в лагере. Каждый зык имел собственную алюминиевую ложку, с которой он никогда не расставался. Откуда бралась эта ложка – установить совершенно невозможно. В лагере магазина не было, денег за работу, естественно, не платили и, следовательно, столовый прибор купить было нельзя. Однако каждый заключенный, попав в лагерь, стремился, прежде всего, раздобыть наиважнейший инструмент, без которого нормальная жизнь просто невозможна. Кто был посмелее, тот просто крал ложку либо в столовой, где они иногда появлялись, либо в санчасти, либо просто у какого-либо разини... Ложка, по-лагерному кашемет, и в самом деле напоминала нечто похожее на оружие, ибо состояла из трех частей – хлебала, держала и соединительной планки. При наличии небольшого воображения кашемет можно представить пулеметом, а это уже опасно. Лагерное начальство, видимо, обладало неким подобием воображения и, приняв ложку за пулемет, испугалось выше всякой меры. Начальник лагеря майор Воронин объявил о начале ложечной войны и приказал все ложки у зыков отобрать. По всем баракам прошла серия ночных и дневных шмонов, и все ложки были конфискованы. В дверях столовой поставили два больших деревянных ящика с чистыми и грязными ложками, каждый входящий получал чистую и мокрую ложку, а поев, при выходе должен был кашемет сдать. Вохряк, который сидел около ящиков, монотонно бубнил каждому выходящему: