– Христиан Карлович! Христиан Карлович! Сталин сдох!..
От волнения у меня перехватило горло, и слезы брызнули из глаз – первые и единственные слезы за много-много лет... Святые слезы восторга и радости... И в этот момент я слышу, что весь хирургический стационар сотрясается от мощного стоголосого рева, с трудом можно разобрать, что рев означает раскатистое русское ура, которое повторяется много раз... Я распахиваю дверь на улицу – в лагере поверка и никакого движения нет, – но я хорошо слышу, что в бараках не смолкает мощный многоголосый рев, слитное единодушное ура...
Не дожидаясь конца поверки, прибежал мой Ваня Зозуля и, весь красный, возбужденно сверкая единственным глазом, рассказал, что в бараках творится нечто совершенно невообразимое, все заключенные пришли в страшное возбуждение, обнимаются, целуются, плачут и пляшут...
– Всенародная скорбь не поддается описанию – так вещала газета «Правда» в те радостные для нас дни.
Просвистел гудок на котельной – сигнал окончания поверки, и из всех бараков повалил свободный от работы люд – бегали по мосткам, орали бог весть что, плясали, бросали в воздух шапки... Я послал Ваню в терапию к врачам с просьбой собраться всем у меня в рентгенкабинете. Примерно через полчаса врачи пришли, все они были заметно возбуждены. Я попросил их высказаться по правительственному сообщению, так как вот-вот ко мне хлынет народ с единственным вопросом – выживет или не выживет Сталин, и что я должен буду всем отвечать?
Все врачи в один голос заявили, что с кровоизлиянием в области мозжечка жизнь не совместима. Кассап, правда, добавил, что, принимая во внимание чин заболевшего и возможности медицины на таком уровне, можно предположить, что Сталин будет еще дышать в течение пяти суток, но это крайний срок. Некоторые из врачей высказали предположение, что Сталин уже мертв, а сообщение об инсульте сделано, чтобы подготовить народ к мысли о предстоящем горестном известии. Я вздохнул с облегчением. С этого момента мой звонок на входной двери трезвонил практически непрерывно, всех интересовал только один вопрос: не выживет ли? И я всем твердо отвечал:
– Считайте, что околел...
Это был мой праздник. Доктору Кассапу я верил безгранично.
Поразительной была реакция Миры на правительственное сообщение: тем утром она, как всегда, вошла в комнату, где работали архитекторы, не только зыки, но и «чистые», а некоторые даже с партийными билетами в карманах, спокойно оглядела всех и изрекла:
– Ну вот, теперь скоро и Берию расстреляют...
Все опешили... Начальник архитектурного отдела конторы Лунев оторопел: сказать такое!