Его снова будто ошпарило. Начинается!!! Начинается все сначала!!!
Тесть с тещей погибли, и ему вопросы начали всякие задавать, каверзные, тухлые вопросы, от которых сам себя мерзавцем начинаешь считать и в собственную непричастность не веришь. И алиби-то у него нет, и мотивов куча. Разве может честный человек не иметь одного и иметь другое в избытке – и оставаться после этого честным человеком? Нет! Его и поспешили с грязью смешать. Даже попросили из города никуда не уезжать, хотя с подпиской о невыезде и медлили пока что. Теперь-то ему наверняка вручат эту бумаженцию.
Ленка ведь погибла! А он не подстраховался, алиби запастись не успел. И мотивы – налицо: жена ему надоела, она могла о нем знать что-то страшное, проливающее свет на…
Господи, какое дерьмо! Ну почему он должен во всем этом копаться?! Он не хочет! И должен держать оборону против тех, кто его в это самое дерьмо пытается окунуть! Он не такой. Он всегда дорожил своей репутацией честного, приличного человека. Как бы ни старался покойный тесть привить ему собственные качества, у старика практически ничего не вышло.
– Слушай, а может, это все же не она, а? Может, это ошибка?!
Ковригин обхватил ладонями лицо, с силой потер щеки, пытаясь избавиться от противного осознания чьей-то смерти. Оно словно прилипло к нему, прикипело, он увязал в нем, задыхался, барахтался, а оно – снова тут как тут. Теперь что – опять траурная процессия с венками, с телом в гробу, с поминками, со странным шепотом за его спиной, который то ли пригрезился ему, то ли прозвучал наяву?! Потом – темная, гудящая одиночеством пустота и ожидание неприятных вопросов?!
– Владик, Владик, послушай! – Сонечка развернула его к себе, оторвала его ладони от лица, начала целовать щеки, лоб, губы, нос, шепча при этом с пронзающей всю его душу нежностью: – Тебе нечего бояться, я с тобой! Я буду до конца с тобой, слышишь?! Они не посмеют тебя ни в чем обвинить! Ты был со мной, я подтвержу это даже на Страшном суде! Никто не посмеет тебя обидеть, ты – мой любимый, мой мужчина… Ты… Ты самый лучший. Самый дорогой! Я с тобой, Владик…
Ковригин зажмурился, чтобы она не увидела, не дай бог, предательского слезливого блеска в его глазах. Нельзя показывать ей, что он размяк, что он боится. Да, он боится! И не только встреч с суровыми ребятами в погонах. Он боится всех этих погребальных церемоний и всего того, что им предшествует. И это вполне по-человечески. Вряд ли найдется так уж много любителей всего этого. А ему еще ведь и опознание предстоит, господи!!!
– Спасибо, милая, – он уткнулся лбом в ее висок, мягким движением вытер слезы, залившие ее щеки. – Спасибо… Мне это очень нужно сейчас. Твоя поддержка, поверь, очень много для меня значит. Спасибо, милая, спасибо… Но…