– А зачем фотографировал? – попыталась она отвлечься от мрачных мыслей, бившихся изнутри в ее черепную коробку с обреченностью попавшейся в силки птицы. – Зачем?
– Ну… Ты же не дура, понимать должна, что мне очень важно держать тебя на крючке. Мне нужен был этот компромат, и я его получил, – левая рука Кузьмина окончательно обнаглела, забравшись ей под кофту и под лифчик. – А вместе с ним я получил власть над тобой. Скажи, что я не прав?
Он был прав! Она была загнана в угол и обложена со всех сторон.
С одной стороны на нее словно бы таращились въедливые глазенки словоохотливой пожилой тетки, продававшей рассаду на городском рынке. Она тыкала в сторону Дины пальцем и кивала морщинистым подбородком: она, мол, больше некому!
С другой стороны ехидно ухмылялись пацаны, тусовавшиеся у подъезда покойного ныне директора, кивали ей и ухмылялись. Им вторил охранник из их фирмы. С виду – безобидный малый, но кто его знает, что и как он может сказать при случае?
– А дальше?
Дина шагнула вперед, Кузьмин остался стоять на месте, но рук не убрал. И кольцо их вокруг ее талии сделалось жестче, требовательнее.
– Что дальше, Данила? – Дина вцепилась в его пальцы, пытаясь их разжать. – Как ты собираешься использовать эту информацию против меня? Денег у меня нет. На лавстори с обольщением и дикой страстью мне рассчитывать не приходится, ты сам сказал… Что ты сделаешь?
– Я? – Он отпустил ее. – Я могу заставить тебя сделать все, что угодно. Все, что я пожелаю!
– И что же?
– Могу заставить тебя служить мне, могу заставить тебя украсть, могу заставить тебя… убить!
Дина развернулась и внимательно на него посмотрела. Он не шутил. Не издевался. Он был серьезен, как никогда.
– Как это – убить? Я же… Я же не смогу! Я никогда не смогу убить человека, Кузьмин!!!
– Это кто так думает? – Губы его дрогнули в нехорошей ухмылке. – Это ты так думаешь?
– Я.
– Ты так думаешь про себя, так?
– Так, – она еще не понимала, куда он клонит.
– Вот и я думал про себя, что не могу убить. А ты думала по-другому. И в результате моя жизнь круто поменялась, оттого что кто-то думал обо мне иначе, чем я сам. Вот и с тобой теперь будет так, дылда.
– Как? – Невзирая на солнце, слепившее ей глаза и обжигавшее макушку, она почувствовала дикий холод во всем теле. – Как со мной будет?
– Ты теперь станешь делать то и поступать так, как я о тебе думаю. Я вот подумаю, что ты сможешь банк ограбить. И ты его ограбишь. Скажу, что можешь убить ненужного мне человека. И ты его убьешь.
– Нет! Я не смогу!
Ее заколотило. Рукава кофточки сделались вдруг слишком короткими и неудобными, и она принялась их одергивать, пытаясь вытянуть книзу. В кедах как будто хлюпала ледяная вода вперемешку с подтаявшим снегом, в котором ей уже довелось однажды сидеть, призывая о помощи. Волосы ее высохли, но в это ей тоже не верилось. Спутанные прядки щекотали шею, и по спине от этого ползли мурашки, опускаясь ниже, ниже, по ногам, сводя коленки и обдавая ступни ледяным холодом.