Левитан была возбуждена и каждой фразе придавала восклицательное выражение. Она словно боялась, что я могу перебить и не дать ей высказаться до конца.
— «Тучи над Борском». Про сектантов-пятидесятников. И деньги заплатим! Теперь мы стали богаты!..
Я знаю: мы — это дом атеиста. Участники художественной самодеятельности дали два платных концерта. Сбор отчислили в распоряжение дома атеиста для антирелигиозной работы. Эти концерты принесли славу не только дому атеиста, но и Левитан. Она никогда так хорошо и так много не пела.
Вот и Левитан зажглась атеистической работой! И главврач больницы Нина Ивановна, вылечившая Симу, стала во главе дома атеиста! Как все изменилось!
— Что же вы молчите? — спрашивает Левитан. — Нам пора!..
С гордо поднятой головой, стуча каблучками, она проходит мимо дежурного, я иду следом за нею. Дежурный по милиции козыряет Левитан, потом мне и говорит:
— Товарищ Иванов, слышали?..
Я останавливаюсь.
— Священник Коротков отрекся от веры! — На лице дежурного торжество. — И прямиком из церкви в парикмахерскую. А тут народ повалил, все поздравляют, будто с престольным праздником. Каждый на работу к себе зовет, содействия обещает...
Я вспомнил разговор с Коротковым. И новость, переданная мне дежурным, обрадовала меня и значением того, что произошло, и тем, что я не ошибся, поверив в искренность исповеди Короткова.
— Мы теперь обязательно Короткова лектором сделаем! Обязательно! — говорит мне дорогой Левитан. — Ведь он все знает... И в самодеятельность его нужно привлечь. Говорят, у него голос есть!.. Как вы думаете? Пойдет он?
— Если сумеете... — Я улыбаюсь.
— Уж постараюсь! — серьезно говорит Левитан. В ее голосе звучит победа.
Какая она сегодня красивая, эта Левитан! Идет, гордо неся голову, глядя вдаль спокойно, уверенно...
Сравниваю ее с Симой. На одной земле выросли, под одним солнцем грелись, одним воздухом дышали, а такие поразительно разные. Одна переполнена радостью, как солнечным светом, другая...
— Николай Алексеевич, вот мы уже и пришли! — слышу я голос девушки...
У ворот дома, во дворе которого собрались женщины, нас встретили Вера и Сима, теперь неразлучные. Вслед за ними я вошел в калитку и увидел собравшихся. Женщины сидели на скамейках, вынесенных из дому, и прямо на траве у забора. Я поздоровался. Ответили не все: одни, сделали вид, что не расслышали мирского приветствия, другие едва шевельнули губами. Только девочки Бржесской отозвались дружно. Я вспомнил, что у меня в портфеле лежат конфеты, купленные к чаю. Достал. Девочки заупрямились, но все-таки взяли по конфетке и тут же отправили в рот. Женщины заулыбались. Хорошо! Цыганкову я пожал руку особо. И он пришел, оказывается. Старик он хитрый: старается показать свое расположение ко мне. Я прощаю ему этот «подхалимаж» — все же он дал правдивые показания по делу. И не изменил их на очной ставке с Шомриным. Начинаю говорить.