Подумав так, Люба вдруг поняла, что, пожалуй, и сама чем-то похожа на Лугового. Чего там скрывать, ведь у нее не было дня, чтоб она не вспомнила о Луговом. И вот приехала к нему сама. А зачем?..
Шумел над барханами ветер, свистел в кустах краснотала. Холодное, черное небо грудью навалилось на степь.
— Как все-таки хорошо, что ты приехала, — проговорил Луговой. — Рассказала мне новости...
Люба посмотрела на него с удивлением.
— Вы же не слушаете меня, Борис Викторович!..
— Любаша, милая, слушаю. Ты сейчас рассказывала, что приехала Кузина, что она ведет ночные наблюдения, что виден уже конец завершения всех работ. И что уже по всей трассе канала идут земляные работы. Вот видишь...
— Правда, — произнесла с удовлетворением Люба. — А мне показалось...
— Часто так бывает, что людям только покажется, а они...
Недоговорил. Снова глядит на костер, бородатый, страшный великан. Что ее тянет к нему? Тянет с первого дня, как увидала. Она же знала, что у него есть невеста, что он любит ее. Да, знала и понимала его. И переживала вместе с ним ее измену. Ревновала и мучилась. Мучилась втайне. А он ничего не видел, не замечал — не хотел! Любе вдруг стало жаль себя. Она с обидой взглянула на Лугового...
Ни одного теплого слова за все время! Не видел ни стараний ее, ни... Да что там! И сейчас весь в своих мыслях.
Кусая сухие, обветренные губы, Люба перевела взгляд на костер. Она уже раскаивалась в том, что приехала сюда.
— О чем задумалась? — тихо спросил Луговой.
— Вспомнила, как уезжала от вас тогда, с Санкевичем, — с непонятным ей самой спокойствием произнесла она.
— Да! — удивился Луговой. — Чем же памятен тот день?
— Ничем хорошим.
— Вот как! Да, я тогда был виноват перед тобой и Санкевичем. Я понял это позднее.
Вот — в один ряд ставил ее с Санкевичем! Не видит, что ему принес одну боль, ей — другую.
— Дело не в обиде, Борис Викторович...
Люба посмотрела Луговому в глаза. Нет, они были холодны.
— Ну, прощайте, Борис Викторович! — вдруг сказала она и решительно встала.
— Как? Ты хочешь уехать?
— Не могу же я терять утреннюю видимость! Спасибо за чай! Отогрелась и теперь — в путь.
— Но ведь ночь!
— Ну и что ж? Ночь меня не пугает.
— Нет, нет, я не пущу тебя. Это черт знает что!
Он бросился к ней, чтобы схватить за руки, удержать, но Люба предостерегающим жестом остановила его.
— Я и так просидела у вас долго. Помогите мне оседлать Звездочку.
На ходу затягивая ремень на полушубке, она направилась к лошади, привязанной к кусту, невдалеке от палатки. Луговой снова попытался удержать ее, но в Любу словно вселился бес. Вскочив на седло, она торопливо подобрала поводья и попрощалась.