— Когда в сказках, когда наяву...
Палатка укреплена. Взявшись за руки, они тянут друг друга в палатку, закрывают полог на петли, вешают кошму, чтобы не продувало. Через полчаса начинают пить чай — сплошное блаженство, если б еще был сахар и хлеб. У них нет даже банки консервов. Только сухари. Ничего, как-нибудь они протянут еще день-два, а там и работе конец. И можно сматывать удочки. Вот только буран так некстати. Но ничего. Буран уляжется. Не будет же эта Жалмауз-Кемпир неделю носиться по степи. Надоест.
— Ай, Любаш-кыз, зачем не брал у Лугового мал-мал продуктов? Граммов пятьсот сахарку, две-три банки консервов...
— Да у него нет, Самит!
— А ты просила?
— Как же.
— И он сказал нет?
— Ну да.
— Зачем неправду говоришь? Знаю, что не просила!.. Ладно. Ты одна больше не поедешь. Не пущу.
— Теперь уже некуда ехать, Самит. Только в Песчаный, когда закончим.
— Правда, что канал начали рыть?
— Да! Большая вода будет, Самит.
— Совсем хорошо! Значит, мы с тобой не зря мерзнем.
— Вот только буран некстати.
Кругом свистит, стонет... Еще один порыв посильней — и все полетит к черту. Но палатка не поддается... Если бы зажечь керосинку, но в бидоне на донышке. Нельзя, нужно тянуть. Все подходит к концу, все на исходе. Только неисчерпаем энтузиазм да безгранична любовь...
Пушкин, самый несчастный человек в любви, как воспел ее!
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
Нет, так почувствовать может только человек счастливый. Какая была эта Керн? Как богиня, наверное!
— Что шепчешь, Любаш-кыз?
Самит часто выводил ее из мечтательности. Он не переносил, когда Люба становилась грустной.
— Стихи, Самит.
— Опять Пушкин?
— Ага.
— Говори вслух.
— Какие?
— Все равно.
Люба прочла:
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе...
— Это про нас! — воскликнул Самит и тут же замер, насторожившись.
За палаткой раздался лошадиный топот, потом — голос:
— Эй, кто там? Выходи!
Люба вскочила, за нею Самит. Выглянув из палатки, они увидели перед собой всадника в черной бурке на высоком поджаром коне.
— Здравствуйте, товарищи! Случайно увидел вас. Я директор совхоза Дубков, — прокричал всадник. — Прошу помочь, чабаны не справляются с отарой. Перегоняем в пески...
Он не договорил и махнул рукой в сторону, откуда уже доносились крики чабанов, лай собак и блеяние овец.
— Самит, поехали! — скомандовала Люба.
Вскоре они вместе с чабанами уже обскакивали отару, стараясь вести ее наперерез ветру к пескам, а овцы все норовили повернуть по ветру и катиться в сторону. Крики чабанов, лай собак, острый запах животных, движение широкой, как лавина, отары возбуждали Любу. Она носилась на разгоряченной лошади, всецело отдавшись влекущему ее движению, борьбе с бураном.