— Вернулся, наконец! — послышался за спиной голос. — Я знал, что найду тебя здесь. Ну что? Как тебе твой Букефал? Видишь, как я холил его для тебя? Как возлюбленную, говорю тебе.
— Гефестион, это ты!
Юноша подошел и хлопнул его по плечу.
— Эй, разбойник, я скучал по тебе.
Александр хлопнул его в ответ:
— И я по тебе тоже, конокрад.
Они бросились друг другу в объятия и сжали друг друга крепко и сильно, сильнее дружбы, сильнее времени, сильнее смерти.
Александр вернулся к себе поздно и на полу перед дверью, рядом с погасшей лампой, обнаружил спящую Лептину. Он нагнулся и молча заглянул ей в лицо, а потом осторожно взял на руки, положил на кровать и поцелуем коснулся ее губ. В этот вечер Кампаспа дожидалась зря.
***
Филипп вернулся через несколько дней и немедленно вызвал к себе Александра. Завидев сына, он сразу нетерпеливо обнял его:
— Клянусь всеми богами, ты прекрасно выглядишь. Как тебе понравилась поездка в Афины?
Он почувствовал, что объятия сына не очень крепки.
— В чем дело, парень? Или тебя размягчили эти афиняне? Или влюбился? Только ради Геракла не говори, что влюбился! Ха! Я подарил ему такую искусницу в этом деле, а он влюбился в… в кого? В прекрасную афинянку? Не говори, сам знаю: никто не сравнится с очаровательными афинянками. Ах, это здорово, я должен рассказать об этом Пармениону.
— Это не я влюбился, отец мой. Говорят, это ты влюбился.
Филипп тут же посерьезнел и большими шагами начал мерить комнату.
— Это все твоя мать. Это твоя мать! — воскликнул он. — Она разъярена и ревнует. Хочет настроить тебя против меня. Что, неправда?
— У тебя другая женщина, — ледяным тоном проговорил Александр.
— И что с того? Не первая и не последняя. Это просто цветок, она прекрасна, как солнце, прямо Афродита. Еще прекраснее! Я нашел ее голой у себя в объятиях, с грудями как две спелые груши, мягкую, с выщипанными на теле волосами, благоухающую, и она раздвинула для меня бедра. Что мне оставалось делать? Твоя мать меня ненавидит, я ей отвратителен, она плюет мне вслед каждый раз, когда видит. А эта девочка сладка, как мед.
Он опустился в кресло и быстрым жестом накинул на колени плащ, что всегда было признаком ярости.
— Не надо мне рассказывать, кого тебе подсунули в постель, отец мой.
— Прекрати звать меня «отец мой»: мы одни!
— Но моя мать чувствует себя униженной, брошенной, и она озабочена.
— Понятно! — вскричал Филипп. — Все понятно! Она определенно старается настроить тебя против меня. И без всяких причин. Пошли, пошли со мной! Посмотришь, какой сюрприз я тебе приготовил, прежде чем ты испоганил мне день этими глупостями. Пошли!