– Марк… Что ты говоришь? Что за абсурд? Мы что, солжем? Чтобы выгородить скотину наварха?
– Извини… Мы не можем допустить, чтобы Психея досталась Неронии. И чтобы три миллиона переселенцев выкинули отсюда пинком под зад.
– Подожди… Во-первых, это совершенно не обязательно случится… Лаций может договориться с Неронией… И потом – мы должны думать о том, как раскрыть дело… А уж право сената – решать…
– Ты рассуждаешь, как плебей, Друз! – перебил его Марк. – Увы, я как патриций должен думать о последствиях. Сейчас позиции Корнелиев как никогда слабы. Их ненавидят почти все. Чтобы уничтожить наварха и его родню, остальные сенаторы затеяли это расследование. Сенат готов пожертвовать поселенцами и целой планетой, лишь бы уничтожить Корнелиев. Нобили забыли об ответственности патрициев. Но я не забыл. И не могу принять такое решение.
– А я плебей… Не помню, что делали мой отец или дед, или прадед. Но отлично помню, что сделал сам. Я немедленно лечу на реку, Марк! Ты не сможешь меня остановить.
* * *
Марк очнулся. Он лежал в своей прежней каморке на линкоре. Голографический экран демонстрировал ничего не значащие картинки. Мелькали небеса в час рассвета или заката. Гряды облаков, то оранжевых, то малиновых, то лиловых.
Так, значит, все это было… Но с кем? С его отцом? Или с дедом? Нет, скорее всего, с отцом. Колонизация Психеи началась не так давно. Откуда он это знает? Неважно. Знает, и все. Удивительный сон. Прежде, на Колеснице, он не видел ничего подобного. На Колеснице ему ничего не снилось.
А на Вер-ри-а?
«Мама, я хочу поспать… там так интересно, во сне…» – тут же всплыл в памяти давний разговор.
Выходит, только свободные видят такие сны.
«Патриции», – уточнил он для себя.
Марк поднял руку, нащупал протектор. Шею все время слегка покалывало. Кожа нестерпимо чесалась. Он понял, что протектор восстанавливает атрофированные мышцы.
«Когда я прибуду на Лаций, протектор уже снимут», – понадеялся Марк.
Он может встать? Почему бы и нет? Насколько надежен протектор?.. Неужели ты трусишь, Марк Корвин? По-моему, патрицию трусить неприлично.
Так что вставай и иди, Марк, свободный человек! Как боязно! До головокружения. Нет, не могу. Он вцепился в край ложа, как в спасительный берег. Он не мог себя заставить оторваться от этого треклятого ложа. Неужели никто не может помочь и понять его?.. Кто? Он сам? Да, он сам сейчас оторвет себя от камня, что тянет на дно.
Придерживая двумя руками голову, Марк поднялся. Очень осторожно. Голова закружилась, и нахлынуло странное чувство удивительной легкости. Года три назад, когда они убирали маисоль, пошел ледяной дождь, а рабы продолжали работать пол дождем в легких рубахах до темноты. На другие утро Марк свалился в лихорадке. Он хорошо помнил то состояние пустоты и невесомости, охватившее его, когда наконец поднялся с постели после болезни.