— Значит, ты из Падуи? — осторожно спросил он, будучи почти уверен, что она не ответит. — По-моему, под Падуей стоит цыганский табор, ведь так?
— Я родилась в Риме.
— А потом кочевала с табором?
— Нет. Моя мать стала любовницей чужака, — с горечью сказала она, понимая, что такая судьба ожидает и ее. — Она не смогла вернуться к своим даже после того, как он вышвырнул ее из дому словно ненужную тряпку.
— И ты приехала в Венецию, чтобы найти этого человека?
— Да.
— А почему ты не взяла с собой сестру?
— Она… она нездорова. Мне надо убедиться, что семья, на попечении которой я ее оставила, заботится о ней.
Кьяра вдруг почувствовала себя неловко оттого, что говорит о Донате с Лукой, который так похож лицом на человека, виновного в ее страданиях.
— Твой ход, — сказала она, показав глазами на доску.
— Ты разрешишь мне сопровождать тебя в Падую?
— Будет лучше, если я поеду одна.
— Кьяра, будь благоразумна. Кругом слишком много мужчин, охочих до легкой добычи.
— В самом деле? — съязвила Кьяра.
— Ладно. Я прикажу приготовить лодку и можешь отправляться, когда захочешь, — проворчал Лука и встал. — Уж от этого ты, надеюсь, не откажешься?
Кьяра кивнула в знак согласия, а потом спросила:
— А как же наша партия?
— Она закончена. Шах и мат, моя дорогая.
— Ты смошенничал.
— Нет. Просто я был более внимателен. — Он постучал пальцем по фигуре королевы, которой пожертвовал. — Все дозволено в любви и на войне, не так ли? А шахматы не что иное, как цивилизованная война. — Он взял ее руку и поднес к губам, улыбаясь.
От этого прикосновения сердце Кьяры забилось сильнее, и она улыбнулась ему в ответ.
Лука выигрывает все сражения, подумала она, а чувство, заполнившее ее сердце, мешает отражать его атаки.
Дзанетта, склонившаяся над шитьем, взглянула украдкой на сидевшую у окна Кьяру. Интересно, думала служанка, почему у этой смуглой цыганки такое странное выражение лица? Наверное, потому, что дон Лука с ней не спит. Дзанетта точно знала, что это так, потому что каждое утро, перестилая постель, проверяла, нет ли предательских следов на простынях.
Слуги уже научились не судачить о доне Луке и его цыганке, если где-то поблизости находилась синьора Эмилия: у той был отличный слух, к тому же она была скора на расправу. Но в отсутствие синьоры Эмилии ничто не мешало слугам чесать языки.
— Дзанетта!
Девушка торопливо опустила глаза, испугавшись, что Кьяра заметит ее взгляд, но цыганка все еще смотрела в окно.
— Что тебе известно о синьоре Лауре Парадини?
— Она очень богата… — Дзанетта хихикнула, — а ее проделки приводят в смущение даже венецианских патрициев. — Дзанетта была явно в восторге, что может поделиться своей осведомленностью. — Половина патрицианок Венеции вынуждена уходить в монастырь из-за нехватки мужей, ведь, согласно традиции, только один брат в семье имеет право жениться. А синьора Парадини уже похоронила троих. И… — голос Дзанетты понизился до шепота, — и говорят, что у нее было столько любовников, что она составила целый список, чтобы не забыть. Этот список называют Золотой книгой Лауры.