— Привет, Валюха, — жизнерадостно приветствовал Нефедову Николай Михайлович.
Две стены в комнате были оштукатурены и подготовлены под покраску. На двух других еще копошились.
— Здорово, Михалыч! — и сразу к делу: — Чего ты стал как пень? Краску тащи. Видишь, простаиваем.
Ворчала она заблаговременно, но Кузнецов послушно притащил ведро зеленой краски.
— Принимай, Валентина. Такая, нет?
Нефедова поковыряла присохшую пленкой поверхность деревянным прутиком.
— Опять с комками, — недовольно пробурчала она, — принимаю условно. Потом олифы подкинешь. И еще одно ведро.
В этот момент Нефедова вспомнила о чем-то своем, припасенном на сегодняшний рабочий день, и сразу смягчила грозный тон.
— Михалыч, пойдем-ка посмотрим соседнее помещение. Говорят, чего-то там надо отделать по-особому.
И потащила его под локоть через зияющий пролом в большой зал, заваленный по щиколотку мусором и щебенкой. В углу небрежно разбросалась огромная куча полубитой глазурованной плитки.
Нефедова прислонилась к стене для интимного разговора:
— Слушай, Николай Михайлович, угости для начала чинариком. Кузнецов неторопливо вытащил из нагрудного кармана рубашки стопочку аккуратно нарезанных газетных заготовок. Он уже месяц как перешел на дешевые папиросы. Но на работу брал еще старые запасы махорки. Засыпал, свернул, облизал дважды языком по всей длине и вежливо подал. Бригадирша глубоко затянулась ароматным дымом и обмякла в блаженстве. Молчала, не желая оторваться.
— Как здоровье, Валюха? — прервал затянувшуюся паузу Кузнецов.
— Нормально, что ему будет? — откликнулась она и сразу вспомнила: — Слушай, Михалыч, дело у меня к тебе небольшое. На пять копеек.
— Ну?
— Ну да ну. Дай сообразить начало… — Еще раз глубоко затянулась. — Я спросить тебя хочу. Только без обид и слюней. Ты как, мужик еще?
— В каком смысле? — недоуменно взбрыкнул Кузнецов.
— Ну, жена, скажем, у тебя есть?
— Пока нет, — обиделся, задетый за живое, — может, появится скоро. Тебе-то какая печаль?
— Помоги одной нашей в бригаде…
— Чем помочь?
— Трудно ей, понимаешь. Не выдерживает физической нагрузки. Дохнет. А так она баба очень приличная.
— За что же села «приличная»?
— За что, за что… Кто его знает, за что. Нас послушаешь — все мы безвинные сидим. Говорит, пустила на ночлег «лесных братьев». Друзей или, может, родственников. Из Закарпатья она. Говорит, засекли, караулили. Гостей перебили на месте. А она схлопотала пятнашку.
— Ты про кого, однако, рассказываешь мне?
Кузнецов слышал плохо. По губам понимал прилично, но не очень сложные мысли. Переспрашивать стало для него привычкой.