Разрывными снарядами — гранатами — стреляли еще из мортир самых первых дней артиллерии. Ко времени Гражданской войны конструкцию таких снарядов усовершенствовали, и это позволило стрелять ими также и из обычных пушек. Двенадцатифунтовый снаряд с литой оболочкой содержал шесть унций пороха. Перед выстрелом канонир прикидывал расстояние и отмерял фитиль соответствующей длины. Фитиль поджигало пламя выстрела. Время старались рассчитать так, чтобы снаряд взорвался над целью и осыпал людей, лошадей и пушки кусками железа. Короче говоря, полевая артиллерия стала столь смертоносна, что могла полностью истребить атакующих пехотинцев или кавалерию.
Роберт Ли знал, что наступать в лоб на позиции на Кладбищенском хребте было немыслимо. План генерала заключался в том, чтобы вывести из строя возможно большее число орудий противника или заставить вражескую артиллерию отойти — тогда у его людей появился бы шанс. Для этого Ли выставил на поле боя столько пушек, сколько смог собрать, — 135 стволов. Это была наивысшая концентрация артиллерии, какой удалось добиться конфедератам за все время войны.
Голубая эмаль небес простерлась над широким полем. Воздух был напоен июльской жарой. Точно в 1.07 пополудни — некий пунктуальный учитель математики записал время — тишину разорвал условный сигнал: два выстрела. Отчаянное дело началось.
«Столь же внезапно, как вступает орган в церкви, — записал один из офицеров Конфедерации, — великий грохот раздался из всех орудий разом».
Даже выстрел из одной-единственной пушки — это внушительный звук, эхо которого раскатывается на мили кругом. Но грохот батарей конфедератов, которым скоро, словно эхо, стали отвечать пушки северян, быстро превратился в кромешный ад, который трудно себе даже представить. На пике бомбардировки, рассказывал один солдат, когда орудия делали сотни выстрелов в минуту, «нельзя было различить отдельных звуков, но лишь продолжительный ужасный рев. Почва, казалось, колеблется под ногами». У канониров скоро потекла из ушей кровь — результат контузии. Некоторые солдаты по-прежнему ничего не слышали даже спустя два дня после битвы.
Дым — наиболее характерная примета любого поля боя с применением пороха — тут же начал застилать сцену. Канониры работали практически вслепую. «Неподвижное марево, — записал один очевидец, — превратилось теперь в темную, бушующую, насыщенную серой стихию». Рты солдат наполнил едкий вкус пороха. «Солнце сквозь клубы дыма казалось гигантским красным шаром».
Солдаты по обе стороны поля искали укрытия где только могли. Майор Уолтер ван Ренселир из Восьмидесятого Нью-Йоркского полка описывает «безостановочное движение железных снарядов, визжащих, словно демоны, на лету приветствующие друг друга». Снаряды свистели в воздухе. От деревьев летели щепки. Фонтаны грязи взлетали из-под ударявшихся о землю и тут же отскакивающих ядер. Один из участников боя почувствовал толчок воздуха от ядра, пролетевшего у него над головой, обернулся и увидел, как оно «рассекло тела двух человек из моей роты, разорвав их буквально пополам».