Мурад усмехнулся. Он уже понял, что ситуация в бывшем Союзе писателей – почти зеркальное отражение общей ситуации развала и распада по всему Советскому Союзу.
Вечером он позвонил Карине.
– Когда ты прилетел? – спросила она сразу, подняв трубку.
– Сегодня днем.
– Раньше ты звонил, как только прилетал, – напомнила Карина. Если это и был скрытый упрек, то только самой себе.
– Я заехал в Союз взять бронь на гостиницу, – пробормотал Мурад, словно оправдываясь.
– Я все понимаю. Ты знаешь, я была в таком состоянии, особенно когда узнала о смерти твоей двоюродной сестры… И ты тоже был не в лучшем… Поэтому я решила, что будет правильно, если я избавлюсь от нашего ребенка.
Она говорила о его кузине Нигяр, которую взорвали в поезде Москва – Баку. Ее сын чудом выжил, но сама молодая женщина погибла. В этот день в нем словно что-то оборвалось, ведь Нигяр была самым чудесным воспоминанием его детства. Как и Карина. Но в тот день половину его воспоминаний безжалостно растоптали. Именно тогда он улетел в Баку, а Карина решила сделать аборт. Он не очень-то возражал. Возможно, нужно было высказаться более конкретно, но он понимал, как трудно будет им обоим, если этот ребенок родится, сколько появится общих и очень трудных, подчас неразрешимых проблем. Наверное, в душе он даже хотел, чтобы она поступила именно так. Просто не признавался в этом даже самому себе.
– Мы увидимся? – после затянувшейся паузы спросила Карина.
– Как хочешь. Я собирался приехать, выразить свои соболезнования.
– Спасибо, – лаконично ответила она.
– Когда бабушка умерла?
– Восемь дней назад. Во сне. Заснула и не проснулась. Говорят, что так уходят праведники.
– Я тоже об этом слышал. А где твоя дочь?
– Мама забрала ее к себе. Я сейчас одна.
– Значит, мне можно приехать? – Раньше подобное известие его взволновало бы, сейчас он спросил скорее из вежливости.
– Приезжай, – согласилась Карина, – если еще помнишь адрес.
– Буду через час, – пообещал Мурад.
Ровно через час, успев купить по дороге большой букет цветов, он появился на пороге ее квартиры, а когда она открыла дверь, с трудом сдержал возглас, готовый сорваться с его губ. Это была не прежняя Карина. Будто за последние два месяца ее «потушили». Тихая, почерневшая изнутри, печальная, похудевшая почти вдвое, в каком-то блеклом халате, в котором он никогда раньше ее не видел. Она протянула ему руку. Раньше они сразу целовались и раздевались прямо на пороге, разбрасывая одежду в разные стороны. Сейчас же он вежливо пожал ей руку и протянул цветы.
– Спасибо, – равнодушно-тихим голосом произнесла Карина. – Можешь проходить в комнату.