— Ты разозлился?
Он уже совершенно обычным голосом уверяет — нет, конечно, нет!
— И что же он тебе сказал? — спрашивает он.
— Сказал — это не его сфера деятельности. Не его специализация, что-то типа этого.
Муцуки покашливает.
— Знаешь — я вообще-то тоже врач, — замечает он.
— Нет уж. — Я опускаю глаза.
К Муцуки я не обращусь никогда. А если и обратилась бы, какая с того польза? Только окажусь от него в еще большей зависимости, вот и все.
Муцуки прерывает затянувшееся молчание.
— Знаешь, а пациенты, между прочим, очень даже меня ценят… — говорит он со смешком.
Больно слышать от него столь жалкие слова. Так неестественно, так на него не похоже!
— То, что ты отличный врач, еще не значит, что ты врач, который подходит мне. — Я сама дивлюсь собственному жесткому тону и поскорее запихиваю в рот кусок булочки, — пока не успела брякнуть что-то еще.
— Так. Стало быть, домашний доктор дисквалифицирован. — Муцуки улыбается и разливает кофе по чашкам.
Я тихонько подъедаю оставшуюся часть булочки. Кофе слабенький, зато горячий, изюм в булочке нежный и очень сладкий. Я чувствую, как масло во рту смешивается с сахаром, и вновь еле удерживаюсь от слез.
В последнее время Секо пребывала в серьезной депрессии. Практически постоянно размышляла о чем-то, мрачно молчала, глядя в пустоту. Когда я меньше всего ожидал — срывалась на агрессивные или отчаянные выходки. И тут же — в мгновение ока — глаза ее наполнялись беспричинными, мучительными слезами, а обращенный ко мне взгляд становился душераздирающе беспомощным. Вообще-то свои светлые и черные полосы бывают у всех нас, но Секо слегка впадает в крайность. Я уже понял: нельзя реагировать слишком остро, не стоит выказывать тревоги или волнения… и вообще, Секо мне нравится такая, какая есть! Однако я поневоле все чаще принимаюсь гадать: уж так ли это было правильно — столько времени пускать все на самотек? Ее попытка исправить ситуацию с помощью своего старого врача, ее появление у Кашибе — нож мне в сердце! Почему она всегда выходит на бой в одиночку?!
— О чем думаешь? — лениво спрашивает Кон. Я лежу у него в постели — узенькая, неудобная кровать, комковатый, старый матрас, полосатые простыни… Я — в постели у Кона. — Погоди, дай сам догадаюсь. — Кон, усевшись на полу, подстригает ногти на ногах. — О своей мамаше, да? Ты говорил — во время обеденного перерыва она заявилась в больницу.
— Неверно.
Слева от подушки на будильнике Кона высвечивалось время — час ночи. Электрический будильник с огромным дисплеем и звонком такой силы, что прямо по нервам бьет. Рядом с будильником — настольная лампа и кактус в горшке.