После этого нам подали на обед угрей и даже угостили саке, привезенным из Канадзавы. Думаю, излишне говорить, что настроение тестя было далеким от безоблачного, но к концу вечера он оттаял, пожал мне руку и попросил «заботиться о ней». С одной стороны — знак доверия ко мне. С другой, — я отлично понял, — предупреждение…
Мы уселись в машину. Я поднял откидной верх (Секо в автомобилях всегда укачивало, так что я привык делать это уже на автомате) и вставил кассету в магнитолу. Одну из любимых кассет Секо, саундтрек к фильму «Die Leser», восемь ранних пьес Бетховена. Ее родители, стоя бок о бок, провожали нас. Я помахал им на прощание и нажал на газ. Мы неторопливо катили вверх и вниз по овеянным ветром холмистым улочкам района, где обитали родители Секо.
— Нормально получилось?
В ответ на вопрос Секо кивнула, глядя прямо перед собой.
— Спасибо, — сказала она тихонько.
Прежняя ее бодрость улетучилась, и я уже понимал — у нее начинается приступ депрессии. Мы выехали на главную дорогу, — и чем более высокую скорость показывала стрелка спидометра, тем сильнее хмурились брови Секо.
— Не волнуйся. Я пообещала — значит, сделаю.
— Ладно, — сказал я.
Это было не столько обещание, сколько компромисс. Мы уговорились: я встречаюсь с родителями Секо и даю им необходимые свидетельские показания, а она, хоть на время, соглашается забыть об искусственном оплодотворении. Идея принадлежала Секо. Она назвала это «деловым соглашением», но мне все равно стало грустно. Деловое ли соглашение, дружеское ли обещание — а ни к чему хорошему нас это не приведет…
За день до исчезновения Кона мне позвонили по внутренней линии и срочно вызвали в гинекологический кабинет. Голос Какие дрожал от ярости. Недоумевая, что происходит, я рысью домчался до кабинета, вбежал — и обнаружил рассевшегося на стуле Какие Кона. Сам Какие столбом стоял перед ним. Других докторов, по счастью, в кабинете не наблюдалось.
— Муцуки, я требую, чтоб он немедленно отсюда убрался!
Лицо Какие побелело от бешенства.
— Что ты натворил? — вопросил я.
Кон невозмутимо смотрел куда-то в сторону.
— Да ничего не натворил. Просто пошутил. Ни фига особенного!
Какие, однако, кипел от злости:
— Боже милостивый, да ведь это больница! Хватит с меня твоей вечной инфантильности!
— Инфантильности?!
— Что ты натворил? — спросил я снова.
Судя по состоянию, в коем пребывал Какие, я мог с уверенностью сказать — сотворил он что-то совершенно чудовищное.
— Вот. — Кон дернул подбородком в сторону стола, на котором стояла резиновая игрушка сантиметров так семь величиной. Шикарная желто-зеленая лягушка.