Трейси покачала головой:
— Не знаю, что там случилось, но очень сильно подозреваю, что ты занимался не делом. Нет, — добавила она, заметив тревожный взгляд, — я ни о чем не собираюсь тебя расспрашивать. Оставим это до завтра.
Прошло ровно четырнадцать с половиной минут, когда она постучала в дверь капитанской каюты. Ли отвернулся от иллюминатора с мрачным выражением лица.
— Прежде чем начинать разговор, я хочу, чтобы вы запомнили одно, — сразу заговорил он. — Нравится вам это или нет, но пока вы находитесь на борту этого корабля, вы обязаны выполнять мои распоряжения. Это ясно?
— Не совсем. — Гордость помогла ей заговорить с твердостью. — Там, где дело касается моих пациентов, я обязана сама принимать решение.
— С этим я не спорю. Дело не в том, что вы не позволили мне расспросить этого парня, а в том, как вы это сделали. Вы позволите себе говорить таким тоном с врачом или медсестрой больницы перед пациентом?
— Нет, — подавленно призналась Трейси, — не позволю. Простите меня.
— Но вы по-прежнему считаете, что поступили правильно?
Трейси покраснела.
— Имеет ли значение, что я считаю?
— В этом случае имеет, — резко заявил он. — Капитан должен быть полностью уверен во всех членах своего экипажа.
Сунув руки в карманы, он долго смотрел на нее, прежде чем заговорил снова:
— Как вы думаете, почему я решил задать вопрос Бёрре Хольсту именно тогда?
— Н… не знаю.
— В таком случае будьте добры выслушать. У юнг существует давняя традиция. Любой новичок должен пройти испытания, прежде чем его признают своим. Некоторые испытания достаточно безобидны, и я готов смотреть на это сквозь пальцы. Зато другие уже не так безопасны, и я их запретил. — Он помолчал. — К ним относится короткое, но очень рискованное хождение по перилам в определенном отсеке корабля. Сказать, где именно?
Трейси поглядела на него с испугом:
— Вы хотите сказать, что, возможно, Бёрре упал за борт, когда пытался пройти по перилам?
— Вот это я и хотел выяснить. Я прошел прямо к нему в надежде, что после испытанного шока у него развяжется язык.
— Вот оно что. — Трейси вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной. Видимо, следовало опять извиниться, но что-то подсказывало ей, что любая попытка принести извинения вызовет у него только презрение. — Что вы теперь собираетесь делать?
Он пожал плечами:
— Докопаюсь до правды, даже если для этого придется нагнать страх божий на каждого глупого юнца! Я не допущу, чтобы это повторилось, да еще, быть может, с более трагическим исходом.
Он уловил секундное изменение в выражении лица Трейси и улыбнулся с каким-то мрачным весельем: