— Карин! — сказал отец. — Выпрями спину! Что ты как мешок с сеном.
— Хорошо, папа, — ответила Карин и выпрямилась.
Я люблю есть все, кроме печенки. Я резала ее на мелкие кусочки, смешивала с размятой картошкой, соусом и брусничной подливой. Отец Карин с отвращением смотрел на мою тарелку, но ничего не говорил.
Он вообще почти не разговаривал, но одного его присутствия было достаточно, чтобы и другие за едой тоже молчали. Мать Карин ела быстро и все время вытирала рот салфеткой. Карин старалась сидеть прямо, забывала, горбилась, снова распрямляла плечи, и так постоянно. Часы на стене тикали.
Я предложила маме Карин помыть посуду — она отказалась. По телевизору показывали передачу для детей, но посмотреть ее нам не дали: Карин сказала, что отец читает в гостиной газету и ему нельзя мешать. Мы пошли в комнату Карин и стали смотреть альбом с фотографиями. Странно, когда Карин была маленькая, она была очень симпатичная и совсем не толстая.
В семь часов мать Карин сказала, что мне пора идти. Я поблагодарила за ужин и пошла домой.
Едва открыв дверь, я почувствовала неладное. Воздух был наэлектризован, как перед грозой.
Дверь в мою комнату была открыта. В середине комнаты лежал черный целлофановый мешок, мама стояла возле комода и уже открывала верхний ящик.
— Ты что делаешь? — заорала я с порога.
— Убираюсь.
Она достала три носка, все разного цвета. На одном зияла большая дыра.
— Вот! — торжествующе заявила она. — А где другие?
Она свернула носки и бросила их в мешок.
— Перестань! — завопила я. — Это моя комната! Мои вещи!
Но я видела, что кричать бесполезно. Если мама в таком настроении.
Она опять запустила руку в ящик и выудила новый предмет. Плеер Сабины.
— Это еще что такое? Откуда у тебя это?
— Подарили.
Я сказала первое, что пришло в голову.
— Кто?
— Сабина, — ответила я. — Ей купили новый.
— Почему же тогда он лежит у тебя в белье?
— Точнее, она дала его мне на время, — исправилась я. — А сама пользуется Надиным. Завтра я должна его вернуть. Я убрала его в ящик подальше от Калле. Ты же знаешь, он все время портит мои вещи.
Кто-то сказал: нападение — это лучшая защита. Мама до сих пор чувствует себя виноватой, что Калле весной сломал подаренный бабушкой фотоаппарат. Не зная, что сказать, мама замолчала, продолжая держать в руке плеер. Из ящика за ее спиной торчал уголок черного бюстгальтера.
— Я закончу уборку сама, — сказала я самым невинным голосом. — А ты пока уберись у Антона.
Мама посмотрела на меня долгим взглядом, но потом все же вышла из комнаты.
Я вытащила лифчик из ящика, сложила его и засунула в карман куртки. Надо избавиться от него. И от плеера тоже. Свернув провода, я убрала плеер в школьный рюкзак. Завтра я освобожусь от обоих украденных трофеев.