Мастер Игнатий сразу заметил, что Уно еле стоит на ногах:
— Какой от тебя, Ванька, хворого прок, больше напортачишь, чем пользу сделаешь, отправляйся-ка лечиться, однако.
Уно уже несколько дней сидел дома. Было скучно и одиноко.
Мама ходила на механический, получила на Уно сухой паек, разговаривала с мастером и комиссаршей.
В мороз окна застыли и отгородили Уно от мира, словно запрятали в клетку. Но стекла оттаивают, а подтеки на них ломают изображения природы.
Расплылись линии, причудливо исказился и изогнулся бело-зеленый мир. От тепла в комнате окна постепенно подсыхают, и тогда четко вырисовываются лес и снег.
Уно стало лучше, мама очень обрадовалась, натопила печь и приготовила согревающий компресс. Лекарств почти не было, и мама лечила своими способами: настаивала травы и корни.
В воскресенье вечером она заторопилась в город, пошла за красным вином для гоголя-моголя. Она договорилась с напарницей по работе, и та пообещала бутылочку. Мама так спешила, хотела скорее обернуться, что даже муфту забыла.
За окном падал снег, чуть напевал ветерок, изредка вздрагивали стекла.
Днем приходили Фаткул с Рудиком Одунским и принесли почитать «Тайну двух океанов». Они посидели недолго, попили чаю с сахарином и патокой, потом ушли. Уно увлекся чтением и не замечал времени.
На минуту он оторвался и мигом возвратился в реальную жизнь. Снова вокруг бревенчатые стены, с детства знакомая комната и кухня, вещи, которым, наверное, столько же лет, сколько Уно, а может, больше.
Ходики показывали десять часов.
Тик-так, тик-так, тик-так…
Почему-то мамы все еще нет.
В трубе завывало и неприятно шипело, будто кто-то хочет ворваться через печку и попасть в комнату. Отчетливо слышно, как налетает порывами сильный ветер.
Тик-так, тик-так…
Уно вышел в сенки, и на него обрушилась снежная крупа, с визгом влетала в щели и хлестко била в лицо. Уно распахнул дверь. Метель завыла, дверь рвалась из рук.
— Мама-а-а!
Нет, не перекричать всю эту неразбериху.
Уно быстро вернулся в комнату и приложил мокрые руки к остывшей печке. Тепло давно выдуло. В печурке Уно отогрел пальцы.
Стрелки ходиков показывали одиннадцать часов.
Тик-так, тик-так…
Меряет шаги маятник, тупо и бесстрастно смотрит глазастый циферблат.
Возможно, мама сейчас видит огоньки кордона, преодолевает последние метры заносов и скоро придет. Кажется, уже стучат? Нет, это вьюга…
Уно долго сидел на кровати.
Вот сейчас он заснет, а проснется — мама уже будет дома.
Тик-так…
Удаляются завывания вьюги, сменяясь колыбельным напевом. Мама поет свою колыбельную песню, знакомую Уно с раннего детства. Посредине комнаты широкая кровать. На ней лежат Арво, Хари и Георг. Они длинные, вытянутые, какие-то безликие, с закрытыми глазами. Похоже, что они спят, а может, мертвые. Мама смотрит на них и поет колыбельную, не замечая ни отца, ни Уно. Отец подходит к маме, к Уно, наклоняется, что-то говорит, но его не видно и не слышно. Он будто здесь, и, странно, его здесь нет. На кровати, оказывается, спит мама. Только бы не разбудить ее, наконец-то она отдохнет, Вот сейчас должна встать и подойти к Уно. Но не надо, пусть ничто ее не тревожит, ведь она не спала целый год. Утром она сделает согревающий компресс, взболтает гоголь-моголь и заставит выпить Уно. А потом уложит в постель, сядет у изголовья, проведет ладонью по волосам и обязательно скажет: «Уно-мальчик…» Пусть спит, ей так хорошо и спокойно… Неожиданно в комнату вкатился огромный шар света…