— Знаете, доктор Прицль, а взаимосвязь между болью и наслаждением действительно существует. Когда кто-то испытывает боль, я испытываю наслаждение!.. Погодите, дайте отсмеяться, не массируйте!
— Ах, какое было время! Как стремительно мы взлетели! Вы не поверите, герр комендант, но я побыл ассистентом всего четыре месяца; но только надел на рукав свастику, все встало на свои места!
— Да, мой доктор, есть что вспомнить... Немецкий дух преодолел вековую лень! Все сума посходили от фюрера!
— Было много забавного, герр комендант... Перевернитесь на спину... У нас в городе существовал союз слепых. Так вот, на общем собрании было решено исключить из союза всех евреев. Вы представляете эту картину: ворочая бельмами, одни слепцы исключают других — уморительная сцена!... Герр комендант, а давно ли у вас эта боль? Где вы растянули мышцу?
— Переусердствовал. Люблю иногда поработать плетью... Слушайте, Прицль, как эти дирижеры выдерживают? Машут рукой день за днем, год за годом — и рука не отваливается! Вы посмотрите на нашего старикашку: еле стоит, не сегодня — завтра сам, без газа, отправится к своему пархатому богу, а что руками выделывает?! И никакого массажа не просит! А то, доктор Прицль, может, вы его обслужите?.. Ой, погодите, вы и посмеяться не даете!..
— Ах, герр комендант, у вас удивительное чувство юмора... Ну вот и все. Поберегите правую руку, она нужна фюреру. Я могу идти?
— Останьтесь. Рюмочка коньяку?
— Именно рюмочка, не больше. Я, знаете ли, во всем ценю умеренность. Здоровье фюрера!.. Вот мой коллега из Аушвица доктор Менгеле — он меры не знает. Ставит какие-то опыты, что-то вырезает, пересаживает, впрыскивает, вытягивает — черт знает что. И все на живом материале! Это уж слишком. Должно же быть какое-то сострадание, брезгливость, в конце концов!.. Нет, копаться н органах — это не мое. Меня больше привлекает психология, если хотите — философия смерти. Ужасно нравится паша идея: поставить оркестр у входа в газовую камеру, пусть играют для входящих. Мы-то привыкли к тому, что музыка звучит после смерти, а пускай звучит перед исчезновением — это должен быть очень волнующий, возвышенный момент! Но я бы пошел дальше. Мне было бы интересно наблюдать, как музыканты будут играть перед тем, как самим войти в камеру — что изменится в их игре, какие краски появятся, какие исчезнут? Это стало бы, я уверен, самым глубоким моим исследованием в области человеческой психики!.. Здоровье фюрера!
Не спорю, смотреть на огонь — занятие увлекательное и смиренное. Что еще гипнотизирует? Снежные горы, звездное небо, бескрайнее море и прочие общеизвестные приманки. А вот для меня — и это с детства — нет ничего более завораживающего, чем рассматривание географической карты. Не отрываясь, могу вглядываться в нее, узнавая и удивляясь, восхищаясь прихотливостью ее кровеносных сосудов и сухожилий, уединенностью и тайной перекличкой озер, городов и горных вершин... А уж топонимика! Непознаваемость или, напротив, наглядная практичность географических названий! Вас волнует имя Гвадалахара? А Невинномысск? Какой красивый светлоглазый человек дал имя городу Монтевидео? И какой бурундук в сером костюме назвал свой город Нефтеюганском? Вас не огорчает, что десятки городов, чьи имена когда-то неверно перевели, так и остались калеками — вроде Дублина, Буффало или целого штата Кентукки? Да и Техаса, кстати... А бывает, что сами хозяева, лишенные всякого эстетического чутья, коверкают имена собственных городов и стран. Кому ударило переименовать звонкое, как индийский ситар, и пахнущее благовониями чудесное «Бирма» в какое-то, прости господи, коровье «Мьянма»? А датчане вообще наш элегантный Копенгаген издевательски дразнят «Кобенхавн»! Просто бог знает что!