— Стоим...
— Стоим...
— Что объявили, я не понял?
— Объявили, что стоим.
— А причина?
— Потому что не едем.
— Нет, почему не едем?
— Потому что стоим.
— Мне не до шуток, я в аэропорт, жену встречаю.
— Не волнуйтесь, самолет тоже опоздает...
— А как же ваш хваленый Deutsche Ordnung?
— Его больше нет. Есть немецкий беспорядок. Но у вас еще хуже. Вы, похоже, из России?
— Да, с Урала.
— Я бывал в России. Наши поезда опаздывают на час-полтора, а ваша железная дорога опаздывает на сто лет... Урал — это там, где Солженицын? ГУЛАГ?
— Никакого ГУЛАГА нет. А Солженицын уже точно миллионер!
— Вы думаете?
— А как же? Столько книг настрочил из ничего... Подумаешь, посидел маленько! Значит, было за что. Просто так не сажали.
— А я читал, что как раз ни за что и сажали, и расстреливали.
— Где вы такое читали?
— У Солженицына. В «Архипелаге» и еще где-то...
— Вот я и говорю: настрочил из ничего. А вы верите.
— А вы не верите?
— Не верю, естественно. Потому что знаю точно.
— Простите, откуда знаете?
— Знаю, и все. Имею сведения.
— Очень интересно... А вы давно в Германии?
— Уже два года, слава богу, даже больше. Сестра у меня тут. Написала: приезжайте, здесь все есть. И главное — все по справедливости, чуть что — сразу к адвокату...
Тут поезд тронулся. В вагоне поселился ровный жужжащий шум, и два пассажира еще долго о чем-то судачили, о чем — не разобрать.
Вчера давали «Пиковую даму». Герман — болгарин, Лиза — русская, Полина — немка, графиня — американка, Елецкий — армянин, Маша — израильтянка, за пультом — украинец, а все вместе — немецкий оперный театр.
А утром — репетиция «Сорочинской ярмарки». В начале было забавно. В первой же массовой сцене Мусоргский разделил толпу на малороссов, цыган и евреев. Давая вступление «евреям», я взглянул в левый угол сцены, где их расположил режиссер, и увидел... четырех корейцев (все — в очках)! Вытянув тонкие шеи, они старательно выводили партию высоких теноров. И я представил на моем месте Модеста Петровича, едва опохмелившегося и протирающего глаза рукавом запечатленного Репиным халата...
Хорошо, что именно в Германии водятся самые многонациональные оркестры и оперные труппы. Боясь ступить на минное поле национальной чувствительности (еще бы!), немцы старательно микшируют любые симптомы специфического свойства.
Мне, впрочем, кажется, что неприязнь, загнанная внутрь, под кожу, склонна вызывать длительные воспалительные процессы — подчас я ощущал, как под внешне спокойной океанской зыбью образуются мощные вихри, вскипают жерла подводных вулканов, и давно затонувшие корабли вновь шевелят усами своих орудий.