― Хуже некуда. Давай, покажи поскорее ему комнату и приходи ко мне. У нас полно дел.
Хильдегард сделала, как было велено. А потом пришла к Друоде, которая нервно расхаживала по комнате.
— Так что случилось?
— Квентин жив.
— О нет! — воскликнула Хильдегард. — Он же убьет нас!
— Молчи! — прикрикнула на нее Друода. — Я уже совершила одно убийство, если понадобится, убью еще раз, но сохраню то, что получила. Племянник появится здесь через несколько недель, сказал норманн.
— Но ведь если он приедет, Бригитта ему все расскажет!
Хильдегард запаниковала.
— А ее здесь не будет, — твердо заявила Друода. — Я постараюсь, чтобы она уже была у Вильгельма в ожидании свадьбы. Потом я отправлюсь к герцогу Арнульфу с известием о смерти Квентина. Нам надо выдать Бригитту замуж до его возвращения. А если мне удастся устроить все так, как я хочу, он не вернется никогда, — пообещала она мрачно.
Бригитта неподвижно лежала на своей подстилке, слезы потоком лились из глаз. Но даже от рыданий тело болело.
Она все еще не могла поверить в то, что они действительно сделали это с ней. Бригитта едва закончила стирать одежду, когда Хильдегард и те двое ворвались в комнату, раздели ее и кляпом заткнули рот. Она даже не успела почувствовать себя оскорбленной, оказавшись в таком виде перед двумя мужчинами, как ее бросили лицом вниз на матрац. Громилы держали ее за руки, Хильдегард работала кожаным ремнем.
Когда ремень падал ей на спину, казалось, она горит в огне. Девушка ничего не могла сделать, только хрипела. Последнего удара она не почувствовала — потеряла сознание. А когда пришла в себя, была одна и все еще голая. Бригитта снова заплакала, но на этот раз приказала себе успокоиться. Надо одеться, взять тунику с сапфирами и еду. Она чувствовала слабость от голода — весь день во рту не было ни крошки. Во что бы то ни стало надо подняться с подстилки и снова попытаться бежать. На этот раз она возьмет с собой Вульфа.
Роуланд судорожно метался в постели, ему снился сон, который снова и снова возвращался к нему, сколько он себя помнит. Сны он видел разные — хорошие, тревожные, иногда — ужасные, но этого сна он никогда не мог понять. Он являлся ему не так часто, как в юности. Но именно тогда, когда что-то его тревожило.
Сон всегда начинался с ощущения удовлетворенности. Потом возникали какие-то лица из темноты — молодого мужчины и молодой женщины, лица, которых Роуланд никогда не видел наяву. Они смотрели на него сверху вниз и как бы издалека. Но Роуланд не боялся их, они светились теплотой и счастьем, которого сам он никогда не знал. Потом ощущение счастья исчезало, лица таяли в темноте, а вместо них возникали, словно вспышки, какие-то сцены. Его охватывало горькое чувство одиночества, и Роуланд просыпался с ужасным ощущением утраты и никак не мог понять — почему.