Входя в дом людей, понесших тяжелую утрату, Кармайн обычно старался представить себе, как они выглядели до трагедии. Но здесь все присутствующие были на редкость хороши собой, у всех кожа имела оттенок кофе с молоком. Немного негритянской крови, немного крови карибских индейцев, но главная — испанская. Родителям было лет под сорок, но сейчас они выглядели пятидесятилетними и сидели, как две тряпичные куклы, погрузившись в призрачный мир своих страшных дум. Кармайна они будто не видели.
— Ты Луис? — обратился он к мальчику с опухшими, красными от слез глазами.
— Да.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— А твоим сестрам? Им сколько?
— Марии двенадцать, Долорес десять, Терезе восемь.
— А младшему брату?
— Франсиско три.
На глаза Луиса снова навернулись слезы — тоскливые, безнадежные. На миг его сестры оторвались от насквозь промокших платков, и Кармайн увидел их глаза — в них было столько молчаливого страдания, что ему стало не по себе. Он понял, что они знают все.
— Луис, ты не мог бы увести сестер на кухню, а потом вернуться на минуту?
Отец семейства наконец-то взглянул на гостя.
— Мистер Альварес, может быть, отложим разговор еще на несколько дней? — мягко спросил Кармайн.
— Нет, — прошептал Хосе Альварес, глаза которого были сухими. — Мы выдержим.
— Вы — может быть, а я? — Луис вернулся, успев утереть слезы.
— Луис, вопросы будут все теми же. Я понимаю, вам задавали их много раз, но память иногда скрывает от нас детали, а затем вдруг выдает их без какой-либо причины, поэтому нам и приходится снова и снова спрашивать об одном и том же. Насколько мне известно, вы с Мерседес учились в разных школах, но мне говорили, что вы были друзьями. На таких миловидных девушек, как Мерседес, многие обращают внимание, это естественно. Она никогда не рассказывала, что с ней пытаются познакомиться? Следят за ней? Наблюдают из автомобиля или, может быть, с противоположной стороны улицы?
— Честное слово, лейтенант, никогда. Многие мальчишки при виде ее присвистывали, но она на них и не глядела.
— А когда она работала в больнице прошлым летом?
— Она рассказывала мне только о пациентках и о том, как добры к ней сестры. Ее никуда не пускали, кроме родильного отделения. Ей там очень понравилось.
Он снова расплакался. Кармайн кивнул в сторону кухни, отпуская его.
— Прошу прощения, — сказал он мистеру Альваресу, когда мальчик ушел.
— Мы понимаем, лейтенант, расспросы — это ваша работа.
— Скажите, сэр, Мерседес была доверчивым ребенком? Она делилась секретами с вами или с матерью?
— Постоянно делилась с нами. Она любила поговорить о своей жизни, которая так нравилась ей. — У Альвареса перехватило горло, и он вцепился в подлокотники кресла. Его глаза стали неподвижными, а мать Мерседес словно смотрела в глубины преисподней. — Лейтенант, нам рассказали, что с ней сделали, но в это почти невозможно поверить. Нам объяснили: дело Мерседес расследуете вы и вам известно, что стало с ней, лучше, чем полицейским Норуолка… — В его голосе послышались умоляющие нотки. — Пожалуйста, скажите мне правду! Ее… моя малышка мучилась?