Поймите ход моих мыслей правильно — и не преувеличивайте. Истина по делу вовсе не исключается из судебных процессов в Союзе. Она только не определяет исход процесса. Если достижению поставленной властями цели истина поможет, ее несомненно используют — так бывает, и часто. Гебисты вообще профессионально совсем не худо подготовленные юристы. Все определяется глубинной связью между подлинной целью дела и истиной.
Вот пример. В зоне нередко обсуждали дело Петера Ментена, в прошлом нидерландского эсэсовца, ныне миллионера… За участие в массовых убийствах евреев на Украине голландский суд осудил его, потом отпустил из-под стражи, потом снова принял дело к производству. Как относиться к делу, учитывая, что основные улики и показания раздобыл КГБ СССР?
По мнению политзэков, логика советских юристов такова: если Ментен действительно виновен и существуют подлинные улики — их найдут и представят судьям. Если он невиновен — КГБ сфабрикует доказательства вины. Руководство определило политическую цель дела: Ментен должен быть осужден. Разговоры о чем-то ином так же излишни в ГБ, как разговоры о невиновности Стюарта в клане Кэмпбеллов… Если истина по делу поможет доказательству "постулированной" виновности — КГБ несомненно использует истину: хватает опыта и умения ее раскопать. Если истина не годится для осуждения Ментена ее на суде не будет… Зэки полувсерьез говорили, что в делах подобного рода советские следственные аргументы нужно рассматривать как показания одного совокупного свидетеля — КГБ СССР. Если они подтверждаются показаниями других свидетелей, им верить в суде можно. Если нет, это показание одного, хотя и коллективного свидетеля. А, как известно, "один свидетель — не свидетель".
…Только сейчас, через столько мостиков и переходов, добрался я до немудреной мысли, которую хотел высказать с самого начала — как только услышал рассуждения американского корреспондента о добродетельных юристах из "обычной, не политической сферы законодательства". Так вот, как ни грустно мне признать, но как профессионалы именно гебисты — лучшие работники советской юридической системы. Как говорил Александр II о писателях-оппозиционерах — "лучшие из худших".
Их преимущество начинается с того, что в следизоляторах нынешнего КГБ подследственных не бьют (это вам не КПЗ обычных отделений милиции! Впрочем, западные полицейские, если судить по фильмам, тоже избивают арестованных в следственных кабинетах). Но куда важнее само отношение к букве закона. В КГБ с буквой считаются. Например, когда понадобилось продлить срок следствия по моему делу, ЛенУКГБ составил бумагу в прокуратуру, что срок просят продлить, дабы следствие смогло разыскать свидетеля по делу — Р. Пименова. Я очень смеялся, читая эту бумагу: неуловимый свидетель Пименов четвертый год отбывал ссылку в Сыктывкаре, отправленный туда именно ЛенУКГБ… Но комедия вокруг буквы закона дает некие преимущества не только следствию, но и обвиняемому. В "обычной же", т. е. бытовой сфере подобными комедиями себя не утруждают: мы — власть, что хотим, то воротим. Однажды я спросил моего следственного "бригадира" майора ГБ Рябчука, почему подпольные бизнесмены рады, когда их дела ведут гебисты, а не обычная прокуратура. Якобы в этом случае сроки выходят меньшие… Он с неудовольствием, но объяснил: "Мы стараемся не посылать в суд сомнительные эпизоды. Вполне хватает бесспорных. А в прокуратуре как делают? Суют в суд что попало — авось, проскочит. Нам этого не нужно".