Она не знала, что она при этом чувствовала, но одно только воспоминание приносило с собой повторение того удивительного трепета, легкого, бесконечно приятного, немного пугающего, который охватил ее, когда Арчи целовал ее губы, целовал их так страстно.
Значит, это была страсть…
Она подошла к широко открытым окнам, защищенным тончайшей проволочной сеткой.
Ни разу в продолжение своего двухлетнего замужества она не испытывала подобного трепета… Ни разу…
Она только теперь это познала, и это бесконечно отдалило от нее Джервэза и ту полосу ее жизни. Она разделась и постаралась уснуть, но снова и снова сладостный трепет пробегал по ее телу, и она прятала разгоряченное лицо в подушку, чтобы забыть его, не признаваться в нем.
Она заснула, когда было уже светло, и проснулась с чувством усталости и с синими кругами под глазами.
Чувство усталости победило робкий романтизм, а условности и вкоренившиеся взгляды хорошо опекаемой юности и замужества снова полностью захлестнули ее, подавив едва зародившиеся надежды и мечтания этой ночи.
«Это невозможно!» — мрачно думала Филиппа, вспоминая поцелуи в лунную ночь.
Она медленно встала, одеваясь бесконечно долго, как одеваются люди, когда их мучают тяжелые мысли.
Когда, наконец, она была одета, она старалась оттянуть время, чтобы не сойти вниз, и сердилась на себя за то, что поставила себя в такое положение, из-за которого ей приходилось испытывать все эти неприятности.
В корреспонденции, которую ей вручили, когда она выходила из комнаты, оказался ряд официальных документов, связанных с ее разводом.
Разбор и просмотр этих документов с потрясающей силой вернули ее к действительности.
Романтика!.. Случайные поцелуи!..
Нечего удивляться тому, что произошло, если вспомнить, что все знают ее прошлое!..
Она поднялась, твердо решив идти по намеченному ею пути. Она уедет отсюда, уедет подальше; она чувствовала, что она обречена и что у нее нет никаких средств защитить себя.
Бегство было ее единственным оружием.
Она позвала горничную, чтобы та упаковала ее вещи, заказала автомобиль и велела шоферу ожидать ее у подъезда.
Она никого не видела, когда спускалась в лифте; и, когда автомобиль мчал ее по дороге в Канн, она также не увидела ни того, кто напоминал ей бога солнца, ни других простых смертных. И с каждым километром условности все более и более теряли свое значение; а когда она остановилась в отеле «Мажестик», они стали совершенно ничтожными. Бесконечно тянувшееся время и пустота в холле и на террасе перед отелем вызывали в Филиппе гнетущее чувство тоски и одиночества.