— Тогда медведю, — не сдавалась она.
— Медведь не бывает голоден летом. — В его глазах, в самой их глубине, заплясали насмешливые искорки.
Ей вдруг пришло на ум словечко, короткое и емкое, каким принято выражать крайнюю степень восхищения, но тут же подумалось, что сказать об этом человеке: сила! — не сказать ничего. Понадобились бы и другие слова: невероятный... потрясающий... сексуальный... Причем все сразу!
Разумеется, вслух она сказала совсем другое:
— По-моему, вам пора извиниться. Мне не нравится, когда на меня ни с того ни с сего набрасываются и начинают трясти как грушу.
— Да-да...
И только-то?! Пока длилась возникшая пауза, Нелл исподволь разглядывала лицо мужчины. Крупные черты. Может быть, чуть грубоватые, возможно, излишне резкие, но, без сомнения, запоминающиеся своей неординарностью и... горькой умудренностью. Усталостью от жизни. У нее защемило сердце.
— Я... повредил ногу. Не так давно. С той поры почти не ходил. Теперь учусь заново. — Он заговорил отрывисто, рубленые фразы не объясняли, а, скорее, предупреждали: «Жалеть воспрещается!» — Но падать, как двухлетний малыш, — это уж слишком. Ненавижу свою беспомощность!
— Настоящий мужчина не может споткнуться на горной тропе?
— Настоящий мужчина должен уметь устоять на ногах! — Мрачная складка пролегла от щеки к упрямому подбородку. Рот намертво сжат. Кстати, очень красивый рот. Нелл злилась на себя за то, что постоянно находит все новые доказательства его привлекательности.
— А я всегда думала, что извинения начинаются со слова «извините». — Ей захотелось его поддеть.
— Я объяснил, почему разозлился. — Он оставался невозмутим.
— Но это не объясняет, с какой стати я должна ходить в синяках, — не сдавалась она.
— Вы француженка?
— Я приехала из Голландии. Не увиливайте.
— Вы очень хорошо говорите по-английски, — заметил он подозрительно.
— Я вообще молодец. А вы, часом, не из ЦРУ? Может, новый приемчик на мне отрабатывали? Не дает покоя слава Джеймса Бонда?
— В Ньюфаундленде нет ни волков, ни цеэрушников.
— Значит, вы из полиции.
— Вовсе нет. А вот вы уж точно самая любопытная и самая настырная девица на свете.
— Ну, так удовлетворите мое любопытство, — сейчас Нелл была сама любезность, — вы на всех бросаетесь или предпочитаете тех, кто слабее и меньше вас?
Он запустил пятерню в свою роскошную шевелюру и прошелся по густым волнистым волосам цвета... меха карибу, таким же коричневым, с рыжей искрой. Сердце Нелл опять тревожно екнуло.
— Там, где я провел не один год, было правило: прежде действуй, потом спрашивай. Вы не дали мне времени подумать, и я вас нейтрализовал. — Он не улыбнулся, а лишь скривил губы в усмешке.