— Чего именно ты не сделал, желая ей помочь? — спросила Дженнифер.
— Не предпринял ни одной действенной попытки, чтобы ее понять. И еще мне следовало предоставить ей свободу, как только она впервые попросила меня об этом. Быть может, это дало бы ей импульс принять жизнь такой, какая она есть, а не страдать, опасаясь выдать свои чувства…
Дженни с сочувствием положила ладонь на его руку.
— Мы не планировали иметь третьего ребенка, — тихо признался Ной. — Когда Белинда узнала, что опять беременна, она выразила желание сделать аборт, и родители поддержали ее. Я же не мог позволить ей пойти на это. Не только из-за мужского самолюбия, но я испугался — прежде всего, за Белинду. Это стало бы поводом для ее последующего самобичевания. Поэтому я запретил ей даже думать об аборте и надеялся, что она поблагодарит меня со временем. Ведь Белинда всегда была фантастической матерью, не напрасно Тимоти по ней так скучает. Однако с каждым днем ожидания рождения нашего третьего ребенка Белинда погружалась в себя. Стала замкнутой, на все мои попытки выяснить, что ее гнетет, отделывалась неубедительными отговорками, что все в порядке. И меня это в конечном итоге устраивало. Я же был уверен, что должен напряженно трудиться, чтобы обеспечить благосостояние своей растущей семьи, поэтому со спокойной совестью отправлялся каждое утро на работу, а возвращался, когда младшие уже спали. Белинда все эти годы охраняла мою уверенность в собственной правоте. До того самого рокового дня, когда плачущий Тимоти позвонил мне в офис и сказал, что Роуди некому успокоить… Я видел, как изменилась Белинда после рождения Роуди. Она стала чуждаться не только меня, но и детей. Только тогда я обеспокоился по-настоящему. Доктора выписали ей какие-то таблетки, утверждая, что стресс, связанный с родами, нередко вызывает подобные симптомы. А я даже не знаю, принимала ли она их.
— Но это не дает права тестю и теще обвинять тебя в ее исчезновении. Они имели больше возможностей выяснить, что творится с их дочерью, — сказала Дженнифер.
— Белинда звонила матери каждый день. По меньшей мере три раза в неделю она ехала с детьми к своим родителям и проводила там по полдня. Теперь, когда я спрашиваю их, что же конкретно не устраивало Белинду, они разводят руками, ограничиваясь заявлениями в духе Роуди, что я просто «плофой дядя». Им важно доказать мне, что я в принципе не подходил их дочери. Подобные объяснения меня не устраивают.
— Почему ты мне рассказываешь мне об этом с такими подробностями? — спросила его Дженнифер.