Увеличить количество подобных крестьянских рассказов и легенд на территории Восточной Европы было бы нетрудно, но это излишне. Неплохо было бы рассмотреть более серьезную сторону этих преданий, так что следующий рассказ о верованиях болгар в изложении С. Клера и Брофи («Двенадцатилетнее исследование восточного вопроса в Болгарии») будет здесь к месту.
«Гораздо более любопытным суеверием в Болгарии является вера в вампиров, распространенная во всех славянских странах, но особенно отталкивающие вампиры лишь в этих краях. В Далмации и Албании, откуда это суеверие было впервые завезено в Европу и которые вследствие этого стали считаться — хоть и ошибочно — его родиной, вампир был поэтически приукрашен и стал просто театральной фигурой в мишуре современной фантазии. Молодой человек из Далмации, который получает после исповеди святое причастие, будто бы готовясь к смерти, и втыкает освященный кинжал в сердце вампира, лежащего в могиле, и сверхъестественно красивый вампир, который высасывает жизненные силы у спящих девушек, никогда не существовали в воображении людей, а были придуманы или, по крайней мере, приукрашены сочинителями средневековых романов сенсуальной (чувственной) школы.
Когда эта искусственная поэзия, рожденная из пепла вымершего народа, из которой цивилизация собрала свой урожай, заменяет грубую, суровую, даже ужасную поэзию, являющуюся результатом простой храбрости или страха молодого и сильного человечества, легенды и верования становятся слабыми, сомнительными и театральными. Так в балладе, являющейся якобы древней, мы узнаем подделку по плавности и четкости ее ритма. И когда в суевериях от природы необразованного и грубого народа прослеживаются следы религии или сентиментальности, мы видим убийственную руку церкви или поэта.
В Далмации вампир в наши дни не более чем тень, в которую никто не верит или делает вид, что верит. Точно так же шотландский волонтер в Лондоне будет уверять вас в том, что он твердо верит в водяного и домового, в произведениях сэра Вальтера Скотта, или попытается убедить вас в том, что он носит килт, потому что он так решил, а не для эффекта. Между обычным вампиром и истинным ужасом из славянского суеверия лежит такая разница, как между вождем горцев, который выбил ногой снежный ком из-под головы своего сына, упрекая его в английской изнеженности, которая проявилась в необходимости положить под голову подушку, и спортсменом-кокни в килте, который убивает из ружья ручного оленя в загоне.
В Польше римское католическое духовенство захватило власть над этим суеверием как средством ведения войны с величайшим врагом церкви, и здесь вампир всего лишь труп, которым овладел злой дух, а не настоящий вампир древних славян. В Болгарии мы видим зверя в своей изначальной и отвратительной форме; это уже не мертвое тело, в котором поселился демон, а душа, восставшая против неизбежности закона телесной смерти. Далматский кинжал, благословленный на алтаре, здесь бессилен, его заменяет снадобье, полученное у ведьмы или какой-то другой мудрой женщины, которая обнаруживает вампира по отверстию в его могиле или каменной плите, укрывающей его, и затыкает его человеческими экскрементами (его излюбленная еда), смешанными с ядовитыми травами.