– Тот город в горах?
Она остановилась, и было видно, что на нее нахлынули воспоминания, которые ей было слишком трудно обсуждать.
– Когда-нибудь спроси Элиава, – сказала она и сбежала с холма.
Что же до второй части ее предложения, то Кюллинан слишком хорошо понял его. Как сын поденного ирландского рабочего, который работал в Чикаго на Северо-Западной железной дороге, он был одержим мыслью получить образование и вместе с докторской степенью обрел своеобразный акцент. Он до сих пор не был женат, и обожающая его мать тщетно продолжала знакомить сына с дочерьми своих ирландских друзей. Он понимал, что для сорокалетнего мужчины как-то абсурдно не иметь жены – это вызывает подозрения, – и, поскольку щедрое предложение Пола Зодмана финансировать раскопки на Макоре на ближайшее десятилетие решило его экономические и профессиональные проблемы, теперь у него не было никакого убедительного повода и дальше тянуть с женитьбой. Но с той же дотошностью, с которой он аккуратно подписывал каждую карточку «Д. К.», он решил с научной тщательностью изучить и эту проблему. Можно считать, что он прорыл путь в ирландской общине Чикаго от уровня I до уровня XIII и даже сделал на этом пути несколько интересных находок – но пока не обнаружил в человеческом общении ничего, что могло бы сравниться с христианско-еврейским краеугольным камнем, извлеченным из земли на VII уровне.
Но теперь здесь была миссис Бар-Эль. Она работала с ним бок о бок, она носила шорты, она смотрела на него сияющими глазами и дарила белозубой улыбкой. Ее было приятно вспоминать, работая на другой стороне холма или засыпая в соседней палатке. Его отношение к ней имело две особенности, которые, впрочем, не касались лично ее: обдумывая вопрос брака, он вспоминал, как часто мужчины его возраста попадали в дурацкое положение, и поклялся никогда не связываться с женщинами младше его более чем на двенадцать лет – но Веред была младше всего на семь лет, и, кроме того, его всегда привлекали женщины невысокого роста, а Веред была просто миниатюрной. То, что она была археологом, не могло ничего ни убавить, ни прибавить к ее обаянию, а тот факт, что она была еврейкой, а он католиком, Джон вообще отбрасывал, как несущественный. Он неизменно посмеивался, вспоминая анекдот, популярный, когда в годы Корейской войны он служил на флоте. Солдат звонит матери в Бостон и говорит: «Мама! Это Ксавьер из Кореи. Хочу предупредить тебя, что женюсь на корейской девушке». К его удивлению, мать не возражает. Более того, она довольна. «Привози девушку домой, Ксав. Вы можете жить у нас». – «Но где мы разместимся в вашем доме, мама, он же такой маленький». – «Вы сможете разместиться в моей комнате, Ксав, потому что в ту минуту, когда эта корейская шлюха переступит порог дома, я перережу себе горло». Джон Кюллинан припомнил, что больше половины его друзей выбрали себе в спутницы женщин, которые не устраивали их родителей, – католики и баптистки, евреи и армянки, да и Ксавьер со своей корейской женой, – и решил больше не ломать себе голову над этой проблемой.