Ребе Ицик пожелал паре счастливого пути.
– Поженитесь, – сказал он, все еще избегая смотреть на Илану.
– В одном вы ошиблись, – ответила она. – Цфат мы взяли.
Воджерский ребе улыбнулся.
– Это сделало Божье чудо. Ну… чудо плюс еще силы природы.
– Вы имеете в виду дождь? – уточнила Илана.
– Нет, – ответил ребе. – То, что Бог приходит на помощь своим евреям в виде дождя и ветра, – это естественно. Чудо в том, что так много евреев могли драться за общее дело.
– Мы еще увидимся с вами, – сказала Илана. – В Израиле.
– Вот тогда мы и начнем настоящее сражение, – сказал ребе. – За душу Израиля.
Той же ночью Тедди Райх и группа его испытанных бойцов, рассевшись в кузове грузовика, покинули Цфат. Они шли на помощь еврейским силам, пытавшимся взять важную арабскую крепость Акру. Ехали они не зажигая фар, чтобы не привлечь внимания арабских патрулей, рыскавших между Цфатом и побережьем. Все шло хорошо, пока грузовик не приблизился к древнему холму Макора, который вот уже тысячу лет охранял эту дорогу. Здесь несколько арабов напали на кибуц и теперь открыли огонь по грузовику. Завязалась яростная перестрелка, и Меммем Бар-Эль закричал:
– Они бегут! Перехватите их!
Евреи рванулись через холм, стреляя в отступающих арабов. Один из них развернулся и стал торопливо отстреливаться. Пуля попала в Илану Хакохен, и та вниз головой покатилась по склону холма. Когда Райх подбежал к ней, она уже была мертва.
– Найдите Готтесмана, – сказал он, и двое бойцов кинулись искать Готтесмана, который, обретя в ходе перестрелки самообладание, уже успел подняться на холм.
– Сюда, – послышался голос Бар-Эля, и Готтесман сквозь темноту пошел туда, где его друг, сгорбившись, сидел над чьим-то телом.
– Взяли в плен араба? – издалека крикнул он. Но когда подошел ближе, молчаливые фигуры расступились, освобождая ему проход, и он увидел, что погибшим бойцом была Илана. Она лежала, сжимая в руках английскую винтовку.
Из горла его невольно вырвался страшный вскрик, долгий стон отчаяния. Он схватился руками за грудь, и эмоции, копившиеся десять лет, вырвались наружу. Его покинуло только что обретенное самообладание, и он бросился на землю рядом с отважной девушкой, которая лежала мертвой. Он даже не мог толком осознать, что произошло: смерть Иланы последовала сразу же за гибелью Багдади, и этого его измученные нервы уже не могли выдержать. Человек может вынести десять лет войны, справляясь с одним потрясением за другим – уничтожена вся семья, предают друзья по подполью, от немецких пуль гибнут английские боевые товарищи, еврейские беженцы тонут у берегов Италии, погибает улыбающийся Багдади, который так нужен, – человек может вынести десять таких лет. Но не десять лет и один день. Готтесман судорожно потянулся к Илане, к желанной и любимой Илане из Галилеи, но в его пальцах была лишь земля этого холма, земля, из которой вышли его древние предки. И пока она просыпалась сквозь пальцы, пока дарила холодным бесстрастием своего существования, он медленно обретал силы, и им овладела дикая ярость, которая была страшнее, чем его первый крик отчаяния. Он вскочил с земли и повернулся спиной к мертвой. Он разбросал всех и, не в силах отделаться от мучительных и блистательных видений будущего, таких же, как апокалиптические картины, которые представали перед Гомерой и псалмопевцем на этом же холме, он закричал: