– Я не приму твое предложение о работе в Иерусалиме, – наконец сказал Табари. – Но вот что я тебе скажу. Помню, когда мы раскапывали уровень времен крестоносцев, я сказал, что, как мы, мусульмане, после двухсот лет вытеснили европейцев, так же мы сбросим и вас в море. Но теперь я начинаю верить, что вы останетесь тут надолго.
– Очень грустно, что ты не хочешь помочь нам, – с глубоким сожалением сказал Элиав.
– Я всегда буду арабом, – ответил Табари.
– Тот день 48-го года в Акко… Почему ты не ушел со всеми?
– Я принадлежу этой земле, – сказал потомок Ура. – Этому источнику, этим оливковым деревьям. Мы жили здесь еще до того, как вы стали народом. Когда стоило быть хананеями, мы были ими. В силу той же важной причины мы были финикийцами, а когда этой землей правили евреи, мы были евреями, или греками, или римлянами, или христианами, или арабами, или мамелюками, или турками. Если бы вы позволили нам владеть этой землей, мы бы, черт возьми, не обращали внимания, кто в какую церковь ходит или какому флагу отдает честь. Когда мой дедушка был правителем Тиберии, большую часть времени он занимался собственными делами, и когда мой отец, сэр Тевфик, служил британцам, он был так же беспристрастен, потому что нас интересовала только земля.
– Почему только эта земля, Джемал? Что в ней такого особенного?
– Здесь с тобой говорит весь мир. Кроме того, если она была так хороша, что ее выбрал и сам Бог, и Моисей, и Иисус, и Магомет, то она достаточно хороша и для меня.
– Ведь ты же не веришь в Бога, Джемал! Разве не так?
– Еще как верю. Должен быть бог земли, который живет в таких источниках, как наш, или в оливковых рощах, и он вечно дает о себе знать. Он может жить даже в тех религиях, которые взросли на нашей земле. Но мы не можем существовать чужаками на той земле, что родила его.
– Мы, евреи, тоже верим в близость Бога, в необычность этой земли и в избранность народа. Мы очень давние братья, Джемал, и в будущем нас ждут частые встречи, потому что мы понимаем друг друга.
Огорченный, что ему не удалось подрядить Табари на тяжелую работу, которая ждет впереди, Элиав попрощался с раскопками и двинулся на восток по Дамасской дороге. Он успел вовремя добраться до Цфата, где рассчитывал провести несколько часов с воджерским ребе, обсуждая ряд таких юридических казусов, как случай Ципоры Цедербаум. Он убедил себя, что ему удастся одержать верх над стариком и заставить его принять более либеральное истолкование иудаизма, но, встретившись, он увидел перед собой дряхлую развалину с длинной и совершенно седой бородой – и все же ребе был полон яростной решимости сопротивляться любому покушению на закон. Так что Элиаву пришлось отступить, и он вернулся к воспоминаниям о героических днях, когда еще были живы Илана, Бар-Эль и Багдади.