Вдруг спохватившись, она напряглась и разом заставила себя выпрыгнуть из опасных этих мыслей–воспоминаний. Испугалась. Знала потому что – засидишься в них подольше, потом уже и не выберешься так просто. Потому что отчаяние коварное подкрадется тут как тут и дверцу для выхода в реальное, здесь и сейчас существующее настоящее быстренько прикроет, и тогда уж берегись, Василиса. Отчаяние – штука неуправляемая. Не знает оно ни здравого смысла, ни уговоров взять себя в руки, ни покорного смирения перед обстоятельствами – ничего такого не признает. Так наизнанку всю душу выкрутит, что мало не покажется. Из прошлого надо вовремя выпрыгивать, да и ходить туда надо с осторожностью, понемножку, балуя себя по малой капельке…
Она еще раз с силой тряхнула головой из стороны в сторону, да видно, перестаралась от усердия: большая плоская салатница «из дорогих», как выражался Сергунчик, вдруг коварно выскользнула из рук и разбилась вдребезги. Василиса вскрикнула от неожиданности и замерла, с удивлением уставившись на синие мелкие стеклышки, красивой мозаикой рассыпавшиеся по желто–коричневым плитам пола. Несколько мелких и острых осколков пребольно впились в ноги, образовав на месте разрезов набухающие на глазах маленькие капельки крови, а она так и стояла, онемев, в ужасе подняв руки в толстых резиновых перчатках, смотрела на все это безобразие – впервые такая оплошность с ней приключилась…
— Ах ты, коняшка неповоротливая! - в тот же момент возник, будто из–под земли, пронырливый Сергунчик. – Ты чего это мне посуду бьешь, а? Учти, все из зарплаты вычту!
— Вычтите. Конечно же , вычтите, — быстро придя в себя, равнодушно–вежливо повернулась к нему Василиса. – Обязательно. Непременно вычтите…
— И вычту! – вдруг завелся с полуоборота Сергунчик. – Поговори у меня тут еще! Барыня нашлась, госпожа Свиристелкина! Ты кто тут есть вообще такая?
— Как кто? Судомойка я есть, прачка–белошвейка, — улыбнулась ему примирительно Василиса, наклоняясь к ногам и смахивая легонько влажной рукой капельки крови вместе с тонкими осколками. – А фамилия моя вовсе не Свиристелкина, фамилия моя Барзинская…
— Ненормальная какая–то, — убегая, стрельнул в нее недовольным глазом Сергунчик. – Ну, погоди, доберусь я еще до тебя…
Убрав из–под ног осколки и снова встав к мойке, Василиса с удовольствием вспомнила вчерашний свой разговор с добрейшей Лерочкой Сергеевной и даже улыбнулась сама себе. Подумалось – и впрямь же хорошее дело, жильцов пустить. Двести долларов в их теперешнем положении – это же о–го–го, это ж, можно сказать, богатство целое, сундук с сокровищами Али–Бабы. Можно даже и на сапоги зимние для Петьки чего–нибудь выкроить. Не ходить же ему в старых, ступню пополам поджав. Она ведь растет и растет у него катастрофически просто, ступня эта…