— А кто это был–то, Петь? – полюбопытствовала Марина тихонько, наклонившись к сидящему на диване Петьке.
— Да бывший папин охранник деньгами хотел у нас разжиться, — поднял он на нее грустные перепуганные глаза. – А у нас денег этих сроду никаких и нет…
— А зачем вы его впустили–то вообще?
— Так мы думали, он просто в гости пришел… Навестить да посочувствовать…
— Ага! Посочувствовать! Господи, чего ж вы наивные все такие! У него ж на роже его холуйской прям такое сочувствие нарисовано, просто куда там с добром! – только и всплеснула руками по–бабьи Марина. – Да разве можно с такими вот холуями беседы душевные разводить? А? Они должны свое место законное знать, и все, и весь разговор…
— Ну что вы такое говорите, Мариночка, — неожиданно перестав плакать, покачала головой Ольга Андреевна. – И перестаньте ругаться, пожалуйста, мне неприятно все это слышать…
— А как я ругаюсь? Я не ругаюсь! Что холуем вашего мордоворота обозвала, так это чистая правда. И что холуй должен свое место знать, тоже правда…
— Нет, Мариночка, не должно так быть, неправильно это, — вздохнула протяжно, окончательно успокаиваясь, Ольга Андреевна. — Каждый человек уже по факту своего появления на свет достоин того, чтобы с ним уважительно обращались…
— А вот и нет, дорогая моя Ольга Андреевна! Тут уж я с вами совсем, совсем не согласна! – загорячилась вдруг Марина. – Не терпят холуи хорошего с ними обращения, они от этого страшно стервенеть начинают! Я сама в пролетарской среде выросла, и знаю, что говорю. С нами так нельзя. Потому что вы его сегодня по головке гладите, а он вам завтра при случае будет обязательно селедкой в рожу тыкать…
— Почему селедкой? – заморгала удивлено мокрыми ресницами Ольга Андреевна и улыбнулась даже слегка. –Какое странное выражение…Откуда оно? И почему именно селедкой?
— Ой, да не помню я, что да откуда… — досадно махнула рукой Марина. – Главное, что правильно, что так оно и есть…
— Ой, бабушка, так это же Чехов! – весело проговорил–прохрипел Петька и рассмеялся так же хрипло, закашлявшись. – Помнишь, как Ванька Жуков писал письмо на деревню дедушке, и жаловался на своего хозяина, как тот ему селедкиной мордой прямо в лицо тычет? Вот тете Марине и навеяло…
И они втроем дружно посмеялись над Петькиной этой догадкой, и Ольга Андреевна совсем успокоилась, и уложили они с Мариной его под одеяло, и заставили выпить горячего чаю из термоса, и все положенные порошки–таблетки, и заснул он наконец снова, тонюсенько напевая–попискивая больными своими бронхами. А Марина, ловко приспособившись к неудобному креслу, повезла Ольгу Андреевну на кухню – та ее пригласила чаю выпить с ней за компанию. Да и вообще, она была ей за сегодняшнее неожиданное явление очень, очень благодарна, и не смотрела больше на нее с прежней отстраненно–снисходительной вежливостью. Скорее, наоборот, очень даже приветливо на нее поглядывала, можно сказать, свойски и дружески…