— Видно, в байне и зазимуют, — начинал Матвей Хренков, тот самый, который первым учуял пожар.
— Отстроятся, небось деньги есть, — возражали ему. Но он гнул свое:
— Нельзя зимовать в байне. Не высидят, мать их так…
— Что с них взять, все одно что звери… Выдюжат, — говорили одни.
— Отстроятся… Были бы деньги, — возражали другие.
Но Хренков знал, что погорельцы не будут строиться, и не только потому, что видел, как Барсук конопатил стены бани. Он нутром чуял, что дома им самим не поднять, и это почему-то приятно волновало его. Нет, он не радовался чужому горю. Боже сохрани, не такой он был человек. Просто он чувствовал, что вскорости в деревне произойдут события, в которых, может быть, и он будет играть не последнюю роль. Так человек, сам того не осознавая, радуется буйству стихий: грозе, половодью, шторму…
Но время шло, а ничего не происходило. И Хренков не выдержал. И однажды вечером сам постучал в оконце бани, где ютились погорельцы. Постучал и ждал ответа. Но никто не отпирал. Тогда он постучал еще, но только ногой в дверь.
Дверь отворилась, и он увидел самого хозяина. То есть не увидел, в предбаннике было темно и на улице темно, а догадался, что это он, по тому, как открывалась дверь.
— Ну, как? — неожиданно для самого себя спросил Хренков и тут же подумал: «А что, ну как!», и ему стало неловко.
А хозяин ничего не говорил, но и двери не закрывал. Шел дождь, холодный, частый, и Хренков решил принять молчание хозяина за приглашение войти.
В бане было тепло и даже уютно, может быть оттого, что горела свеча. От предметов и людей, которые здесь находились, исходили горбатые тени. При появлении незваного гостя они шарахнулись было в стороны, но, как бы одумавшись, вернулись на свои места. Мальчишки сидели прямо на полу, а хозяйка на лавке, в углу, за каким-то шитьем. Матвей ее не сразу заметил.
— А ничего у вас, — сказал он, чтобы что-то сказать для начала.
— Вот именно… — отозвался из-за спины хозяин. — Вот именно.
— Строиться когда думаете? — спросил Хренков и, не получив ответа, продолжал: — До морозов здесь можно перекантоваться, а зимовать нельзя — за ночь так выстудит, что и не проснетесь.
— Ну, и что с того? — сказал хозяин.
— А то, что строиться надо, пока не поздно. Не валяй дурака — иди в сельсовет, проси ссуду. Тебе дадут…
— А тебе дадут?
— И мне дадут.
— Ну, вот и иди.
— Мне-то зачем, чудак-человек. У меня вон домина… Пяти лет не прошло, как поставил…
— Вот и живи, вот и радуйся. Тебе никто не мешает. А мне надо будет — построю.
— С одной-то рукой…
— Сколько есть — все мои, — хозяин говорил из темноты, из предбанника.