После не очень любезных с обеих сторон «приветственных» фраз во время их встречи в подвале, Нанас, чувствуя, что его уже начинает трясти от ярости и возмущения, поспешил перейти к делу, благо ему даже не пришлось из себя вымучивать «праведный гнев».
— Да как ты мог?! — воскликнул он, едва сдерживаясь, чтобы не кинуться на связанного Костю с кулаками. — Как ты мог предать тех, кто тебя кормил, одевал, давал тебе тепло и свет?!.. И ты выбрал такое время, когда все эти люди оказались в страшной беде!.. Ты вообще понимаешь, что сейчас творится?!. Не хватает людей, не хватает оружия! Ночью пришлось даже снять охрану с КАЭС и перебросить ее сюда, чтобы защитить хотя бы город!.. А ты?! Вместо того, чтобы помочь, сражаться вместе со всеми…
— А я не хочу сражаться вместе со всеми! — оскалился Парсыкин. — Я не хочу быть подстреленным, словно заяц! И кормили меня и одевали не какие-то там «люди», а конкретно один человек — мэр города Сафонов. Единственный здесь человек, который жил правильно: не для всех, а для себя! И его-то я как раз не предавал, а делал все, что ему было нужно. Вообще все — не задумываясь! И с установкой тогда, и вообще… Впрочем, это не твое дело! Проваливай отсюда, дикарь!..
И вот тогда-то Нанас как раз и услышал нечто ошеломившее и обескуражившее его настолько, что он долго потом не мог прийти в себя от обиды и возмущения.
— Эх, жаль, что он не велел в тот раз пристукнуть тебя окончательно! — выкрикнул пленник. — Просил лишь «приласкать» до сотрясения мозга максимум. Чтобы потом «спасать» тебя и выхаживать… Чтобы стать тебе «заботливой мамочкой», «лучшим другом», от которого у тебя не будет никаких секретов и не возникнет, в случае чего, ненужных вопросов… А знаешь, как мне было противно нянькаться с тобой — грязным, вонючим дикарем?!.. Знаешь, как меня тошнило от твоей дебильной тупости?! И самое главное, знаешь, как мне было обидно, что тебя, поганый кусок дерьма, любит такая девчонка?!..
— Так это ты?!.. — ахнул Нанас. — Это ты меня тогда?.. — Больше он, как ни старался, ничего не смог выдавить из себя и поспешил выбежать из подвала. Юноша чувствовал, что еще немного, и он или позорно разрыдается перед тоже замолчавшим и отвернувшимся к стене Парсыкиным, или вцепится ему в горло и не отпустит до тех пор, пока тот не перестанет дышать. И того и другого делать было ни в коем случае нельзя.
Нанас долго еще находился в каком-то странном, будто полусонном состоянии, когда происходящее вокруг казалось нереальноразмытым, почти не затрагивающим сознания. А потому не сразу понял, чего хочет от него Сошин, который почему-то настойчиво тряс его за плечи: