— Сейчас, — глухо отозвался он, — иду… — и двинулся к двери подъезда, криво висящей на одной петле.
Внутри было совсем темно и, как показалось Нанасу, еще холодней, чем на улице. Во всяком случае, пока юноша не вошел внутрь здания, усилившегося ночью мороза он ощутить не успел. Сейчас же холодный воздух ощутимо покалывал нос и щеки, а горлу даже стало больно — только сейчас парень понял, что от волнения дышит ртом.
Он едва не упал, споткнувшись о ступеньку, и стал шарить рукой в поисках перил. Схватившись за идущую вверх узкую твердую полосу, юноша даже сквозь ткань рукавицы почувствовал холод металла и нерешительно зашагал по ступеням.
Поднявшись на площадку первого этажа, он увидел слева от себя красноватый отблеск и услышал опять:
— Иди сюда, дверь открыта.
Нанас зашел в помещение. Две его стены зияли квадратами выходящих на улицу окон, а третью освещал огонек стоявшей на темном столе свечи.
Возле стола сидел человек. Даже неяркого света колеблющегося язычка пламени оказалось достаточно, чтобы Нанас узнал его: это был мэр города Виктор Петрович Сафонов. Именно на него и подумал саам, услышав позвавший его голос. И все же, даже убедившись теперь в этой своей догадке, он был ошарашен.
— Не стой столбом, — буркнул Сафонов, — садись!
Нанас разглядел возле стола колченогую табуретку и с опаской присел на ее краешек.
— Удивлен? — невесело усмехнулся мэр.
Нанас поднял на него взгляд. Даже при столь неверном освещении было видно, как сильно изменился этот добродушный некогда толстячок. Его небритые щеки обвисли, под глазами чернели мешки, а взгляд не излучал больше ни капли доброты.
Парень кивнул:
— Ага… Удивлен. — Он хотел добавить свое излюбленное «легохонько», но это слово показалось ему сейчас откровенно лишним. Он был действительно удивлен, и удивлен очень сильно.
— Что поделать, — вздохнул мэр. — Такова, как говорится, жизнь… — Впрочем, он тут же подобрался, секундная слабость мгновенно испарилась, и Сафонов заговорил жестким, будто удары по металлу, голосом: — Наша встреча должна остаться в тайне. То, о чем мы будем говорить, не должна узнать ни одна живая душа. Не хочу пугать, но иначе тебе будет худо. Голова еще болит?..
— Легохонько… — невольно пробормотал Нанас.
— Перестанет. Навсегда.
— Как это?..
— А вот так. У покойников, как говорится, ничего не болит. — Увидев, как испуганно дернулся парень, Сафонов поспешил его успокоить: — Ну-ну!.. Чего ты? Ты ведь не станешь болтать о нашей встрече?
Нанас замотал головой.
— Ну вот! Тогда не о чем и беспокоиться. Просто хочу, чтобы ты знал: дело это очень серьезное, и ценой, так сказать, его успеха вполне может оказаться сама жизнь. Твоя жизнь. Впрочем, не только твоя…