— Заткнись! Возвращайся в машину!
Ему пришлось потратить не менее четверти часа, чтобы успокоить ее. Когда рыдания наконец смолкли и она принялась снова и снова пересказывать ему, какой прекрасный это был человек, он понял, что ее уже можно оставить одну. Женщина проводила его до дверей.
— Все было в точности так, как об этом писали в газетах, мистер Барвелл, — проговорила она. — Если бы я не спала, тогда я смогла бы остановить его!.. Уж лучше бы мне видеть его в тюрьме, чем мертвым!
Барвелл аккуратно водрузил шляпу, прикрыв свою роскошную шевелюру. Потом, уже стоя на крыльце, он повернулся к ней и сказал:
— Лучше бы вам забыть про все это, миссис Кайл. И постарайтесь простить Хоппера. Он всегда был грубым, невежественным человеком.
Затем снова повернулся и медленно побрел к машине.
— Клянусь вам, что это правда, — послышалось ему вслед. — Я готова поклясться на могиле собственной матери.
В вагоне было почти пусто, и потому в распоряжении маленького мальчика была целая полка. Его мать сидела напротив, рядом с его сестренкой, совсем малышкой, державшей в одной руке сухарик, а в другой погремушку. Чтобы ребенок сидел прямо, его привязали к полке помочами, и потому всякий раз, когда девочка начинала заваливаться набок, лямки удерживали ее в полунаклоненном положении. Тогда мать поворачивалась к ней и снова сажала ее прямо. Мальчик тем временем смотрел в окно и жевал пирожок, а мать читала книгу и изредка, не отрываясь от нее, отвечала на его вопросы.
— Через реку едем, — сказал мальчик. — Это река, а мы по ней едем.
— Прекрасно, — сказала мать.
— Мы на мосту над рекой. — Это он уже обращался к самому себе.
Ехавшие в этом же вагоне немногочисленные пассажиры сидели преимущественно в противоположном конце. Если кто-либо из них проходил по коридору мимо их купе, мальчик поднимал голову и говорил: «Привет». Кто-то отвечал ему: «Привет», кто-то спрашивал, нравится ли ему ехать на поезде, а кто-то добавлял еще, что он такой хороший большой мальчик. Подобные замечания почему-то вызывали у ребенка раздражение, и он всякий раз, слыша их, снова отворачивался к окну.
— А вон корова, — говорил он или, вздохнув, спрашивал: — Долго нам еще ехать?
— Уже недолго осталось, — всякий раз отвечала мать.
В какое-то мгновение малышка, которая в общем — то сидела довольно спокойно и казалась поглощенной своей погремушкой и сухариком, завалилась слишком сильно на бок и ударилась головой. Раздался плач, и мать, отложив книгу, бросилась успокаивать дочурку. Мальчик соскользнул со своей полки и, подбежав к сестренке, принялся гладить ее ножки, уговаривая не плакать; девчурка столь же неожиданно рассмеялась и снова принялась сосать, правда, уже новый сухарик. А мальчик, получив от матери леденец на палочке, опять уткнулся в окно.