Наслаждаюсь
явным недоумением,
проступающим
на лице Троцкого.
Ну, конечно же,
в период первой
русской революции
отношения с
Лениным у него
были натянутые,
поэтому никаких
прямых конспиративных
связей между
ними не было,
и этот псевдоним
ему, понятное
дело, вряд ли
известен.
- Никогда
не слышал, чтобы
у Красина был
такой... - начинает
Лев Давидович
со скептической
миной на лице,
но я тут же прерываю
его. Не стоит
затягивать
интригу. Подпустив
в голос немного
досады, восклицаю:
- Причем
вообще тут
Красин?! Впрочем,
вероятно, вы
могли впервые
узнать того
человека, которого
я имею в виду,
в Лондоне, в
1902 году, как Якоба
Рихтера. А сейчас
вы обычно зовете
его Стариком.
Вот
теперь на лице
Троцкого проступает
понимание,
затем сменяющееся
удивлением,
а потом и недоверием.
- Позвольте,
- возмущенно,
и даже с некоторым
оттенком брезгливости
бросает он,
раздосадованный
столь неумным
враньем с моей
стороны, - всем
известно, что
с 1909 года у вас
с ним были очень
натянутые
отношения, а
в 1912 вы окончательно
расстались
прямо-таки со
скандалом.
Еще
раз усмехаюсь,
на этот раз
покровительственно:
- Рад,
что вам не известно
ничего сверх
этого, - и, наконец,
поясняю. - Ссора
была показной.
Ему нужен был
свой человек,
находящийся
вне всяких
подозрений
с точки зрения
возможности
общения с ним,
который мог
бы обеспечить
ему аналитический
взгляд на события,
так сказать,
со стороны, не
из гущи партийных
рядов. Единственный
контакт обеспечивался
через Никитича
(Троцкий машинально
кивнул с пониманием).
Но Винтер не
расскажет об
этом ни слова,
даже если
представить,
что он попал
в руки Агранова
в ГПУ. По простой
причине - вся
его роль сводилась
к тому, чтобы
передать от
одного к другому
какую-нибудь
ничего не значащую
на любой взгляд
кодовую фразу.
Ну, а дальше
уже работала
наша конспиративная
механика...
Так,
Троцкий уже
явно заинтригован.
Ну, что же, надо
развивать
успех:
- Для
примера сошлюсь
лишь на одну
историю. Вы
ведь помните,
что Старик не
поддержал ваше
февральское
предложение
на Политбюро
в 1920 году о прекращении
продразверстки
и переходе к
продналогу?
- Троцкий снова
кивнул.
- Ленин
сделал это
вовсе не из
ослепления
принципами
"военного
коммунизма".
У него в сейфе
лежала моя
аналитическая
записка. В ней
я показывал,
что пока мы еще
не держим прочно
основные
хлебопроизводящие
районы и не
восстановили
там хозяйство
настолько,
чтобы иметь
основания хотя
бы для некоторого
оживления
местного оборота,
отказ от продразверстки
- авантюра. Надо
кормить города
и хлебопотребляющие
регионы, которые
пока еще не
могут дать
продукцию в
обмен на крестьянский
хлеб. Текстильные
районы Центра
простаивают
из-за отсутствия
среднеазиатского
хлопка, Бакинская
нефть нам недоступна,
шахты Донбасса
затоплены,
металлургическая
промышленность
Урала и Юга
Украины в полном
расстройстве,
и не может обеспечить
заводы Центра
и Петрограда
сырьем. Посему,
принципиально
соглашаясь
с вашей идеей,
я советовал
ему опробовать
эту политику
только осенью,
как раз под
кампанию заготовок
урожая яровых.
- Перевожу дух
после этой
длинной тирады
и слегка наслаждаюсь
напряженным
вниманием на
лице Троцкого.
Впрочем, там
не только это.
Там и крупные
капли пота,
которые он
машинально
вытирает рукой.