– Ясно… мисс из молодых людей, которые уважают только грубость…
Джек Эйвери уже собрался произнести красивую речь, как Фрэнсис Бессетт, наконец, придя в себя, предупредил его:
– Сэр, прекратите донимать мисс О'Миллой, иначе мне, к сожалению, придется боксировать с вами…
Констебля от этого даже передернуло.
– Вы будете боксировать с полицейским, который находится при исполнении обязанностей, сэр?
– К сожалению, сэр, с глубоким сожалением…
– Вы с таким же сожалением ударили эту девушку, сэр? Конечно, если она разговаривала с вами, как только что со мной, у вас могут быть смягчающие обстоятельства… И все же позвольте мне заметить, вы вложили в этот удар достаточно сил, а? Могу ли я узнать ваше имя?
– Фрэнсис Бессетт, а это – мисс О'Миллой.
– О'Миллой, вот как?… Следовательно, мисс – ирландка?
Сквозь сжатые зубы Морин спросила:
– А вы имеете что-то против ирландцев?
– Вовсе нет, мисс… Просто я думаю, что если бы ирландцы существовали во времена фараонов, то в Ветхом Завете они вошли бы в историю как восьмой бич Египта. А теперь можете ли вы сказать, почему вы подрались?
Бессетт расставил вещи по своим местам.
– Мы не дрались.
– Правда? Значит, следы на ваших почтенных лицах – обман зрения?
– На нас напали.
– Неужели? И кто же?
– Один гангстер.
– Да ну! И где же он теперь, этот нехороший человек?
– Извините, пожалуйста, но он не знал, что вы должны прийти, иначе обязательно дождался бы вас, чтобы вы смогли одеть на него наручники.
– Очень остроумно… Может вы будете так любезны сказать, почему этот человек привел вас в такое состояние?
– Потому что у нас были наркотики.
– Потому что у вас были наркотики…
До Джека Эйвери, наконец, дошло сказанное. Он почти закричал:
– Что вы сказали? Наркогики? Какие наркотики?
– Не могу точно сказать – кокаин или героин.
Констебль незаметно ущипнул себя и убедился, что это ему не снится. Он решил, что перед ним – либо ненормальные, либо преступники, которые под воздействием полученных побоев потеряли свою бдительность. Он аккуратно сложил блокнот, в который записывал ответы Морин и Фрэнсиса, и сухо приказал:
– Уверен, что сержант будет– очень рад выслушать вас.
– Мы сами будем рады увидеться с ним.
Ничего не понимая, констебль, предоставив Бессетгу вести велосипед, чем вызвал любопытство гуляющих, отвел их в Честер. В это время Морин думала о том, что скажет лодочник, когда они вернутся без лодки.
* * *
Сержант Николас Таккер ненавидел воскресенья, особенно, когда они выпадали на дни его дежурств. Его огорчало то, что сограждане, одев воскресные костюмы, на целых двенадцать часов прерывали обычные дружеские отношения, и никто из них не хотел зайти к Таккеру, чтобы развлечь его простой, ни к чему не обязывающей болтовней, позволяющей напоминать о дружбе. Это значило, что с самого воскресного утра у него было прескверное наст роение, и горе тем, кто нарушал в этот день закон на территории его участка! Итак, когда трио, состоящее из Джека Эйвери, Морин О'Миллой и Фрэнсиса Бессетта, вошло в помещение участка, при виде багрового лица констебля и побоев на лицах тех, кого тот уже считал преступниками, Николас Таккер обрадовался возможности на ком-то отыграться. В нескольких словах Эйвори обрисовал ему дело, и по мере продолжения рассказа очевидность ошибки констебля дошла до Таккера настолько, что он понял, что на этих двоих ему вряд ли удастся сорвать свою злость. Но едва констебль заговорил о наркотиках, его глаза радостно заблестели. Неужели этот придурок Эйвори напал на настоящее дело?