— Они, французы, любят интеллектуалок, особенно длинноногих блондинок. Скажи, а с «Радио Люберон» было интересно?
Харрис достал из кармана записную книжку и перелистал страницы.
— Потрясающе, но в большинстве своем не для печати. Представляешь, в одной деревне живет старый хрыч, который платит девицам за то, чтобы те карабкались по шторам, пока он, слушая Вагнера, потягивает портвейн. Англичанин.
— Вполне возможно, — заметил Саймон. — француз не станет пить портвейн.
— Поглядим, что еще, — продолжал Харрис, перелистывая заметки. — Махинации с руинами, взятки в торговле недвижимостью — в этих делах она разбирается, — мафия декораторов, подделка антиквариата, неподдельные мерзавцы вроде нашего друга Крауча и иже с ним… — Харрис, качая головой, замолчал. — Я-то думал, что самое интересное здесь — смотреть, как растет виноград. Ничуть. Выбирай на вкус — от супружеских измен до счетов в швейцарских банках. Никак не лучше Уэйбриджа.
— У меня тоже потихоньку открываются глаза, — признался Саймон, заметив через плечо Харриса улыбающихся ему Жана-Луи и Энрико.
— Прекрасный вечер, — произнес Жан-Луи. — Очень рад, что дело с сумочкой уладилось. Четвероногий преступник, c’est drole, non?[62]
— Очень смешно, — подтвердил Саймон.
Энрико приложил к уху большой палец и мизинец.
— Обед?
— Жду с нетерпением, Энрико.
— Чао, Саймон.
Харрис посмотрел им вслед.
— Подозрительный тип, тот, что в темном костюме. Кто он, местный политикан?
— Из страхового дела.
— На твоем месте я бы подстраховался.
Посмотрев вниз, где у бассейна Анджела отплясывала с Филипом Мюра, Харрис решил, что требуется его присутствие. Саймон вернулся к трапезе. Спустя два часа Николь нашла его крепко спящим на стуле с потухшей сигарой в руке.
Четыре часа, солнце все еще нещадно палит. Эрнест рад, что наконец-то удалось сбежать с террасы, где он обсуждал вопросы диеты с гостем-вегетарианцем из Дюссельдорфа, и укрыться в прохладе кабинета позади конторки портье. В отеле наступила сиеста: после обеда уже убрано, столики накрыты к ужину, у бассейна, изредка переворачиваясь, словно цыплята на вертеле, жарились ряды обнаженных тел. До шести ничего серьезного. Отпустив Франсуазу перекусить, Эрнест настроился просмотреть дневную почту, радуясь стопке писем с просьбами зарезервировать места. Сезон, подумал он, складывается вполне удачно.
Услышал мягкий вздох открываемой парадной двери, шаги и шумное дыхание. Отложив письма, поднялся из-за стола.
— Эй! — послышался голос. — Есть кто-нибудь?
Эрнест никогда еще не встречал такого крепко сложенного юного гиганта. Под два метра ростом, сплошные мускулы. Черные велосипедные шорты и темная от пота майка, украшенная надписью: «Техасский университет — четыре-пять счастливейших лет в твоей жизни». Коротко подстриженные светлые волосы, голубые глаза и широкая ослепительная улыбка, выставляющая напоказ безупречные ровные зубы, которые, по всей видимости, раздают только в Америке.